Продолжение…
В-шестых, без фрагмента о попсе рассказ о ранних хронопах будет неполон. Правда, в середине 80-х слова «попса» еще не было, и когда мы хотели какую-то песню или исполнителя назвать по-сегодняшнему «попсой» мы говорил: это эстрада. Предполагая, что это кич, пошлость, массовая культура в худшем изводе. Эстрадой, мы считали, занимаются лишь полные пошляки. Такое же отношение было к популярности вообще, то есть как у Пастернака: «Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь…» И так до сих пор. Собственно подобное отношение к попсе мы пронесли через всю жизнь.
Кстати, Терешкин и Кобрин часто мне ставят на вид, что я сочиняю песни слишком «душевные». Русская задушевность – она оч.близка к эстраде. И поэтому я всегда заранее знаю, что, к примеру, «Давай ограбим банк», «Где та река» или «Ну и зря боялась» Кириллу понравится, а от «Хочешь со мной» или от моего кавера «Когда я вернусь» (Галич) он будет плеваться – уж слишком душевно…
Также помню, что услышав песню «Вернись» Саня Терешкин отказался принимать участие в ее записи, он и сейчас считает, что это ужас-ужас-ужас.
Надеюсь, теперь станет понятно, почему хронопы всегда бежали популярности, известности.

В-шестых, не скажу за остальных хронопов, но меня рок-н-ролл полностью сформировал, и он помогает найти выход из любой ситуации. Рок-н-ролл – словно моральный стержень внутри меня. Что бы ни происходило в общественном пространстве, он никогда не предаст меня и найдет единственно возможную для меня сторону.
В понятие «рок-н-ролл» входит не только собственно музыка, а и философия хиппи с их пацифизмом, и Вудсток как собирательный символ всего самого хорошего на земле, то есть мораль и этика.

В-седьмых, я уже писал, что мы старались особенно не «палить» нашу дебютную запись, однако дать концертик все же хотелось, и на предмет выступления — уже не припоминаю, через кого, — мы вышли на руководителя поэтического клуба Игоря Чурдалева. Разумеется, для того, чтобы оценить, можно ли нам выступать на их поэтических собраниях, он пригласил нас к себе, чтобы мы попели сначала для него одного. Кажется, я был тогда в командировке и поэтому за меня отдувались Саня Терешкин и другие хронопы. И по политическим соображениям забраковал Чурдалев лишь одну песню – «Холден Колфилд», в ней речь шла об Афганистане, а в таком ключе о той войне, конечно же, петь в ту пору было нельзя. Позднее комсомольцы запрещали ее исполнять и на I горьковском рок-фесте и на II-м… Но на II-м фестивале (это уже 87-й год) мы ее все-таки спели.
А что касается, нашего концерта на том поэтическом собрании, то нас там местные поэты разнесли в пух и прах. Уже не помню, по делу или нет. Но мы заранее прикупили, и поэтому все равно остались довольны.

Вот думаю, что бы написать ко дню рождения «Хронопа»…

Во-первых, есть путаница с датами – 2 мая или 3 мая. Строго говоря, 2 мая мы с чуваками встретились на пл.Горького на предмет найти вина и выпить (а мы собирались там постоянно и всегда искали вина), просто в этот день вдобавок пришла идея, что мы будем рок-группой. А 3 мая мы встретились дома у Леханта Казимирова, что жил тогда как раз на пл.Горького, и принялись записывать дебютный альбом.
Поэтому 3 мая мы и считаем днем рождения группы.

Во-вторых, нас было пятеро: кроме Леханта и меня, — Саня Терёшкин, Кирилл Кобрин и Леша Максимов. Мы перезнакомились примерно в 80-81 годах на Куче (тогда она чаще всегда находилась под политехом). Кирилл, Саня и Максюта учились в одном классе и держались более-менее вместе. В те годы у они таскали пластинки с классическим роком, но не тяжелым – Procol Harum, Genesis, Питер Гэбриэл, Сантана, Майк Олдфилд, что-то такое. Ну и King Crimson само собой. Сам я тоже тяжеляк не любил, поэтому мы довольно быстро сдружились. Помню, как Кирилл купил на Куче кримсоновскую «Дисциплину», и мы все поехали ее слушать. Еще помню, что в процессе обмена «неизвестное на неизвестное» я выменял альбом Captain Beefheart – Shiny Beast, и, прослушав, мы сразу поняли, что это настоящее сокровище. Ну и от ментов вместе бегали (что отражено в моем романе «Сержант Пеппер…»). Вообще горьковская Куча была довольно бедной и во многих дискографиях наших любимых групп зияли большие пробелы. И приходилось ездить в Москву и подкупать там недостающие альбомы Олдфилда, «Дженезиса» и др.групп. Ну и когда в Горьком стали появляться пластинки нью-вейва, мы переключились на них, особенно мы любили Police, Talking Heads и Элвиса Костелло.

В-третьих, нужно сказать о лагере политехников «Ждановце», что располагался на Горьковском море, и там «хронопы» обычно проводили все лето. И как раз летом 83-го кто-то принес нам кассету, на одной стороне был записан альбом «Кино» — «45», а на другой – «Сладкая N» Майка. Помню фейерверк в голове, никогда больше такого культурного шока я не испытывал – и это при том, что к той поре мы переслушали весь арт-рок, джаз-рок и «волну». И потом мы все несколько охладели к Куче с западным роком, к тому же в сезон 83-84 годов на Кучу повадились т.н. «шакалы», хулиганье, что отнимали пласты и били морды. К ментовским облавам все уже как-то привыкли, а шакалы были в новинку – и их боялись сильнее. Помню выстрелы на Куче. Помню кровищу. В какой-то момент я вообще перестал туда ходить, да и мои друзья тоже. Зато мы стали искать, где бы разжиться записями рок-андеграунда, и вскоре познакомились с питерцем Серегой Фирсовым. К нему стекался рок-самопал всей страны, и у него все это можно переписать (за деньги, да, — но иначе все это было просто неоткуда взять). Потом мы с ним сдружились. Фирсов к «Хронопу» всегда относился с симпатией, и старался нас куда-то вписать – например, наше участие в проекте Laika.Next Stop Rock’n’Roll случилось благодаря ему.

В-четвертых, припоминаю, что 3 мая мы притащили к Леханту все, что могло издавать звук – дешевые акустические гитары (у меня была корявая семиструнка со снятой седьмой струной и эбонитовая блок-флейта, она потом переломилась пополам – кажется, на нее кто-то сел), какие-то детские гуделки. А Кирилл отбивал ритм линейкой по обтянутому дерматином дипломату. Все свободное время мы дома сочиняли песни, самая первая моя песня называлась «Веселая прачка с чистым бельем», в ней не было припева, но зато очень много куплетов, прикольная, в общем, песня. Записывали песни мы так: где-то полчаса-час разучивали последовательность аккордов и на ходу придумывали какие-то партии, в основном налегая на длинные психоделические проигрыши, – и потом включали кнопку «rec» на «Маяке» (микрофоны у «Маяка» были смешные, где-то со спичечный коробок величиной, ну и звук выдавали коробкообразный). Больше одного-двух дублей мы не делали.
Мы записывали альбом «Домашний аквариум» 23 дня, и получился почти часовой хронометраж. Самые лучшие песни для дебютника сочинил Лехант Казимиров, особенно хороша была «Кто сказал, что я живу». Лехант пел, что в его сознании «угрюмо зреет злая мысль» — и потом его часто звали Угрюмым. Будете смяться, но эта вещь и сегодня нормально слушается, особенно уморительно интро, где Терешкин играет атональные ноты, а я фигачу на блок-флейте.

В-пятых, надо еще сказать, что опасаясь попасть под колпак «конторы», мы почти целый год скрывали от знакомых, что сколотили рок-группу и записали альбом. Собственно в наших песнях не было ничего антисоветского, просто мы пели на простом разговорном языке, — а даже эта особенность подрывала фундамент режима. Разумеется, мы понимали, что в СССР было две правды – одно ты говорил в официозном мире, там, где работа, где институт, где комсомольские собрания и демонстрации (с обязательной явкой, кстати), и о совсем другом хотелось говорить в кругу друзей, в кругу «хронопов», так вот весь наш альбом был как раз об этом «совсем другом». «Хроноп» был неплохим способом убежать от реальности, и когда мы запирались в комнате Леханта и пели песни – мы ощущали себя вполне каким-нибудь Дэвидом Бирном…
(продолжение следует)

На одном из последних концертов мне был задан вопрос про мои песни, которые поет Чиж… Это оч.часто задаваемый вопрос – и почти всегда в нем слышен подтекст, мол, чувак раскрутился на хроноповских песнях – что, разумеется, неправда, но тем не менее, как бы я не старался их разуверить, авторы вопроса остаются при своем мнении. Потом обычно следует добавочный вопрос, из подтекста которого я догадываюсь, что меня немножко жалеют – вот, дескать, сколько вокруг примеров, когда рок-исполнитель раскрутился, стал звездой, собирает залы, зарабатывает, а я тут пою для 20 человек.
Жалеют меня, да. То есть существуют люди, которые могут представить такую реальность, где я стою вровень со, скажем, условным Бутусовым или Чайфом, играю большие концерты и имею успех. Занимаю более высокое место в пищевой цепочке. И им кажется, что так было бы справедливо.
Тут я должен сказать им (вам) за такое отношение спасибо. Мне приятно, что кто-то думает – что я заслуживаю чего-то большего. Это означает, по крайней мере, что люди ставят мои песни примерно на уровень Бутусова, Чайфа или Чижа (извини, Сергей, что я тут упоминаю твое имя, но это реально часто задаваемый вопрос).
А вот что я думаю… Думаю я, что известность может оч.сильно влиять на творчество – и порой довольно обломно. Когда артист (в широком смысле – музыкант, актер, писатель) сильно популярен, когда он у всех на виду, мироздание включает повышенную ожидаемость результата от его персоны. И на артисте такое положение сказывается – минимум – двояко. Либо он поверит в свою исключительность, полагая, что каждый его малый пук гениален, потеряет адекватную самооценку, и тогда творческая деградация неизбежна, либо наоборот, будет слишком требовательно относиться к своим опусам и постоянно париться, что они не так хороши, как те ранние, что принесли ему славу, и замолчит вовсе.
Как сказал один хороший человек, российская слава во многих отношениях является делом случая и странных обстоятельств, так луч маяка шарит по побережью и случайным образом выхватывает что-то. Далеко не лучшие песни приобретают популярность. Далеко не лучшие артисты становятся властителями дум.
Разумеется, гораздо легче творить, когда никто не ждет от тебя больших результатов. Ты свободен, ничто тяжелое и острое над тобой не висит, не пугает. Есть еще один неприятный аспект популярности. Часто артист становится заложником того произведения (скажем, сингла или альбома), которое принесло ему успех – и пытается, следуя рецептуре, повторить его чуть ли не под копирку. И в этом случае всегда проигрывает. Или бесконечно копируя свой хит, он вскоре становится смешон даже для упертых фанатов.
У меня же (сейчас обо мне) нет никакого успеха – и потому я свободен в творчестве. И такое положение дел мне нравится и вполне меня устраивает. А факт творчества я всегда ставил выше факта гонораров, факта славы.
Если бы я был условным чайфом, скорее всего, я бы до сих пор делал песни в духе альбома «Любитель жидкости», – ведь именно эти нехитрые вещи особенно любимы поклонниками группы. Однако я раз за разом усложнял музыкальную ткань, придумывал не самые очевидные гармонии, допускал всякие странности, заходил на территорию авант-рока и экспериментов. И вообще я считаю, что если автор не усложняет каждую следующую свою работу, то он просто топчется на месте.
Если бы я был условным чайфом, то слишком заморачивался бы – как к той или иной вещи, к тому или иному моему поступку отнесутся люди. Не стал бы открыто заявлять свои взгляды. И книжки с верлибрами вряд ли стал бы выпускать – ведь очень многие не считают нерифмованные вещи стихами. Если бы я был условным чайфом, то не написал бы ни одного романа, а ими я весьма горжусь. Уж точно не стал бы описывать историю своей группы, как противостояние с государством и с КГБ, как в «Сержанте Пеппере…», дабы, скажем, не прослыть в глазах массового слушателя смутьяном и «пятой колонной». И стопроцентно не стал бы писать ни «Яднаш», ни «2028», ведь в этом случае от меня отвернулись бы пресловутые 86 процентов моей слушательской аудитории, а ни один большой артист не имеет права терять такую часть свой аудитории – ведь это его зарплата.
В моем рассуждении есть всего одно слабое место – это БГ. Он на виду много-много лет, а песни становятся лучше и лучше. И вообще он делает то, что хочет, говорит, что хочет. Но гении и должны вспарывать схемы маленького человека, они и должны выламываться из прокрустова ложа, в которое его тот же маленький человек укладывает.
Конечно, такое отношение к славе и успеху, отсуствие амбиций, вытесняет меня в нишу одиночки. А тут еще группа распалась, что осложняет запись новых песен. Посмотрим, как я с этим справлюсь, мне самому интересно.

6 апреля (четверг) я пою в ТОМ САМОМ МЕСТЕ: ул.Горького, 226 (вход со двора).
Прозвучат песни, записанные на классических альбомах ХРОНОПа, и совсем новые, которые «хронопы» еще не донесли до студии: словом, от «Когда сотрутся джинсы» и «Нахлобучило» до «Хочешь со мной» и «Спасать солнце».
Вход: Free Donation, то есть кто во сколько оценит концерт…
Начало в 19.00

ТО САМОЕ МЕСТО: ул.Горького, 226 (вход со двора, есть вывеска). Если ехать по Белинке – то ост. Полтавская.

Когда я тут завел разговор о краудфандинге и пустил шапку по кругу, собирая средства на запись нового альбома, мне стали поступать со всех сторон советы. Самый распространенный – запустить акцию на планета.ру. Второй по частоте – «если две тыщи ваших френдов в контакте сбросятся по 100 рублей – вот вам уже требуемые 200 тысяч руб» (это, правда, не совет, но коммент распространенный – хотя обычно сам советчик и ста рублей не пришлёт). Намедни приятель мой добрый спрашивает: «А что если записать супекачественный альбом и продать его, я наивен?» И тот же вопрос, но в более развернутом виде мне пришел вчера в личку: «Вот вы собираете деньги на альбом, а почему бы вам не обратиться в банк за кредитом на него? Все равно же вы потом его продадите рекорд-компании, так и вернете кредит…» (там было три абзаца – я подсократил до самого вкусного).

Попытаюсь ответить… Рекорд-лейблы не покупают альбомы у музыкантов, во всяком случае, не покупают хроноповские альбомы. В нашей практике так не было ни разу – хотя, строго говоря, наши альбомы выпускали отличные лейблы. Некоторое количество дисков (можно сказать, авторские экземпляры) – да, давали нам. Но «сидишки» сегодня не ахти каким пользуются спросом, поэтому продажу их я бы не назвал бизнесом. Бывали концерты, после которых я даже одну «сидишку» не мог продать.
Кажется, последний раз, когда я слышал, что рекорд-лейбл купил у рок-музыканта готовый альбом – это был 2000 год, а альбом назывался «Прости меня моя любовь», и называлась сумма в полмиллиона баксов. Тогда новая волна русского рока была на подъеме, Интернет был далеко не у всех, и вот поэтому… Больше я о таких продажах не слышал.
Бывали случаи, когда лейбл давал группе деньги на запись альбома, но это ужасно редкие случаи, и если такое происходит, значит, руководитель(и) лейбла благоволи(я)т артисту, и это уже не столько бизнес, сколько спонсорская помощь. Однажды нас, хронопов, ребята из лейбла «Геометрии» выручили деньгами – это когда у нас застопорилась работа над «Венецианским альбомом».
Что же до стоимости записи альбома, она постоянно возрастает. Борис Гребенщиков лет десять тому назад в интервью называл сумму 100 тысяч долларов, именно столько стоила запись одного из его альбомов, причем эти деньги НИКОГДА назад не возвращаются. Можно сказать, группа делает своим слушателям подарок. Практически уверен, что «Аквариум» не записывает альбомы на средства, заработанные на концертах, — это вся та же поддержка меценатов, и, кстати, можно представить, сколько людей хочет помочь великой группе создать очередной шедевр! Так пару лет назад поклонники БГ методом краудфандинга собрали более 6 миллионов рублей. Реально круто.
Когда я говорю, что группа, записывающая новый альбом, делает своим поклонникам подарок, я имею в виду тот факт, что последние получают эту музыку практически даром – большинство ее скачает из Сети и единицы приобретут CD за 500 рублей. Если бы артист создавал картину, ее можно было бы продать. Если написал книгу – то тоже книгу можно продать (тут тоже есть пиратство, но оно не такое глобальное, как с музыкой). Музыкант же тратит время (не побоюсь пафоса – жизнь тратит) на создание объекта, который ничего не стоит. Со стороны, это наверное, выглядит жалко или смешно.

Как я уже говорил, мы всегда записывали альбомы на частные пожертвования. Начиная с двух первых альбомов начала 90-х, когда нам оч.помог Володя Гройсман, глава будущего «Декома». При этом денег всегда было в обрез. И не было права на ошибку – если ты на репетиции придумал аранжировку, которая в студии не звучит или звучит фигово, денег на исправление ошибок, переигровку, обычно не было и нет, в итоге довольно много песен звучит не так, как могли бы. Сейчас, когда позади уже куча альбомов, я понимаю, что право на ошибку обязательно должно быть. И должны быть средства на исправление ошибок. Это как стереть с холста масло – и написать картину заново.

Хотел написать хокку – а опять несколько абзацев. Ну, тема такая.