За последнюю неделю Алекс свел в черновом варианте практически весь альбом. При прослушивании выяснилось, что песни требуют не только исправления мелких помарок, но и дописывания партий – иначе бедновато звучат… Чем и придется заниматься ближайшие дни.

А бред все крепчает!

Хроноп и художества
Сексуальные меньшинства находили в хронопе мало привлекательного. Они приходили в его квартиру пораньше и пытались сделать его лучше. Раскрывали свои саквояжи, вытаскивали оттуда пакеты с красками, и писали по хронопу, как по холсту.
После их работы он иногда напоминал автопортрет Рембрандта, иногда портрет дамы с черным галстуком кисти Модильяни. Но всякий раз, оглядев холст со всех сторон, меньшинства не были удовлетворены и вновь старались облагородить хронопа. Они пририсовывали ему пушок на груди, припухлость за ширинкой, удлиняли ноги. С лицом тоже экспериментировали. Высаживали на голове кусты плакучей ивы, выпрямляли нос на манер римского, делали ямочку на подбородке. Эксперименты длились так долго, что хроноп забыл, как он выглядел раньше и потому постоянно здоровался с зеркалами. А на таможне его всегда останавливали, так как фотография в документах никогда не соответствовала текущей внешности хронопа.
Но секс-меньшинства не отставали от хронопа. День и ночь они совершенствовали его экстерьер. Вместо головы они приставляли узбекскую дыню, вместо плеч – связки бананов. Почему-то так им нравилось больше, однако он еще был далек от идеала. Они успокоились лишь, когда место глаз хронопа заняли юркие рыбки, а место рта – изящная раковина. Меньшинства гладили глаза-рыбки, буквально впивались губами в раковину.
Сначала хронопу нравилась работать натурщиком, но только до того, как все художники превратились в парикмахеров и стилистов…

На собрании «анонимных министров»
Хроноп случайно побывал на собрании «анонимных министров». Они собирались на явочной квартире, а она расположена на той же лестничной клетке, что и жилище хронопа.
Министры сидели кружком и по очереди брали слово. Первым встал министр растраченных финансов.
— Я плохой министр. Но я уже целых пять дней продержался без отката фиников. Три дня — без увода лимонов в оффшорную зону, два дня без крышевания финансовых сухофруктов. А взятки сельдереем я свел к нулю еще в прошлом месяце…
Каждое слово выступающего сопровождалось одобрением других министров. Гремели аплодисменты и реплики «вот бы мне так».
Между тем министр растраченных финансов продолжал:
— Я плохой министр. Я все еще не могу отказаться от нефтегазовых кольраби федеральной брюквы в пользу своего кармана. Чтобы не оказаться на бобах, я собираю по два эстрагона с аудиторской спаржи и ни с кем не делюсь. Но вот уже неделю отворачиваюсь от комиссионных с конверсионных операций между спаржей и базиликом.
Опять аплодисменты. Министр растраченных финансов сел. Он доволен выступлением. Ему вручили жетон, которым отмечают вставших на путь исправления.
Затем слово взял министр внутренних делянок.
— Я плохой министр. В зонах вооруженных корнеплодов и политической нестабильности отдельной моркови я насаждаю репей, полынь и крапиву. Использую провокации с помощью кавказских специй. Земляная груша огрызается, но белокочанный напалм еще никто не отменял. Зато я уже три дня не воюю с чабером на континентальном шельфе. И уже целую неделю продержался без стрельбы ревенем по остаткам бандформирований брокколи…
Другие министры одобрительно переглядывались и кивали. Вручили жетон и ему.
А хронопу нечем и похвастаться. Его министерский портфель забит коррупцией белых стихов и диверсиями опасных для здоровья песен.

Хроноп с кредитами
Теперь кредитуют не в банках, а в темных уголках рабочих окраин. К вам подходит компания немодно одетых людей и оценивающе присматриваются к вашим возможностям по возвращению кредита. Если вы потенциальный клиент вам тут же выписывают сильный заем под дых. Вы складываетесь пополам. Далее следует хорошенький кредит ребром по шее. Если клиент еще стоит, можно испытать на нем прямой европейский транш ногой в голову. Такой – что даже любой фонд Сороса позавидовал бы. Теперь можно перейти к умеренным, но болезненным инвестициям – по почкам, по ребрам, по глазам.
Хроноп однажды набрал столько кредитов, что еле ноги унес. Но возвращать их бесполезно. Банк уже распустил штат, сменил адрес и вообще, возможно, объявил себя банкротом.
Подобное кредитование редко бывает безболезненным для клиента.

Последний полет
Как-то в одночасье птицы перестали летать. Первой перестала летать птица-наполеон. Восемь коржей, сливочная помазка – лежит на блюде и летать отказывается. С птицы-наполеон даже перья сошли. Потом пошла в отказ птица-круасан, слоеное тесто, завернутое рогообразно, а внутри заварной крем, вкуснятина. Следом летать отказалась и птица-пирожное картошка. Крылышками бяк-бяк и шмяк на тарелку.
Дальше вообще обвал отказниц – птица-коврижка с марципаном, птица-песочное колечко, птица-пончик с ванильным наполнителем. Все они если и соглашались лететь, то прямо в рот. А потом в пищевод.
Дольше всех держалась птица-торт «Прага». Прилетела из Европы вместе с грачами, изображала из себя гламурную ветреницу. Но крем камнем давил на мозг, и земное притяжение тоже делало свое черное дело. Хроноп, который видел мучение птицы-торт «Прага», поймал ее на лету в открытую ладонь.
Посмотрел, кто стоит рядом – о, фамы! И метнул в лицо одному из них со всего размаха. Крем растекся до груди, испачкал твидовый пиджак фама.
Это был последний полет птицы-торт «Прага». И он был прекрасен!

Освобождение политзэков
Хроноп знает, что чупа-чупс – это тюрьма народов. До какого же цинизма надо опуститься, чтобы заточать политзаключенных в конфету. Но власти почему-то упорно идут на это.
Хроноп добрый, поэтому в день зарплаты на все деньги (правда, их так немного) покупает два килограмма чупа-чупсов. Затем наступает собственно процесс освобождения политзэков. Хроноп снимает шуршащую обертку и берет сосачку в рот. Он влажно теребит конфету языком, ворочает ее во рту. Чупа-чупс болтается между небом и землей. С каждым оборотом на орбите чупа-чупс истончается, и политзаключенный постепенно обретает свободу.
Когда на зэке не остается ни грамма карамели, хроноп вынимает его изо рта, и тот может идти на все четыре стороны. Он свободен. Слежки нет. Все законно.
Затем хроноп берет в рот второй чупа-чупс и вплотную приступает к освобождению следующего политзаключенного. Ох уж это сладкое слово свобода!

Хроноп и Формула-1
Формула-1 интересует хронопа постольку поскольку. Он отдает себе отчет, что эти гонки – очередная ярмарка тщеславия. Всего-то навсего – за длинным столом сидят несколько очкастых математиков и лихо соревнуются в счете. У долговязого британца в голове логорифмическая линейка и таблицы Брадиса, он ловко считает до шестой запятой, но на седьмой уже плавает. Широколицый китаец впаял в широкую грудь калькулятор. У него табло до девятой цифры после запятой, и дроби редко ставят его в тупик.
Араб вооружен деревянной палочкой с пятью делениями – он аутсайдер гонки. Русский считает на пальцах, и тоже плетется в хвосте.
А лидирует индиец-йог. Йог курит гоайский гаш и его сладковатый дымок подсказывает ему верные ответы. Кто-то из фамов считает, что это нечестно и вообще надо напустить на индийца допинговую комиссию. Но у хронопа другое мнение – он поддерживает йога, когда того заносит на поворотах, и в перерывах подносит ему новые убойные колеса.

Вчера мой хороший знакомый посетовал, что я явно перегрузил первую страницу сайта своими рассказами, художественное содержание которых у него вызывает – мгмм — сомнения…
Я задумался – может, он прав? И надо ли так грузить?
А потом мысли потекли совсем в другом направлении – да, какого черта… на всех не угодишь. И писать буду и выкладывать.
Ведь главное даже не то, что несколько людей мне на неделе прислали респекты за ПОТЕРЯННОГО КОРТАСАРА — а то, что я делаю это для себя. В первую очередь этими рассказиками я себе делаю приятное. С помощью них я себе о себе рассказываю. О себе и о времени, в котором живу. И о своем окружении, конечно, тоже. И это, возможно, единственный язык, на котором я могу внятно описать реальность.
Поэтому бредятина продолжается…

Внутри валторны
Мало кто знаком с миром внутри валторны. А хроноп подрабатывает тем, что водит по валторне экскурсии.
Общая протяженность маршрута составляет три с половиной километра. На первом круге маршрута живет колония теноров. Довольно скучные люди, но что хочешь, тебе споют. Едят они как птички, с ними меньше всего проблем.
На втором круге расположена колония баритонов, их меньше, чем теноров, они толще и едят больше. На третьем круге живут толстяки-басы. Их всего три, но они ужасно прожорливы и не признают диет.
На первом круге с хронопа берут калым – двух баранов. Иначе дальше не пустят. У них пистолеты. На втором круге – хочешь не хочешь отдай двух коней. Иначе пол-экскурсии зажарят и съедят. На третьем круге толстяки требуют двух быков. Иначе всю экскурсию — на шашлыки.
Каждый раз, когда хронопу удается пройти маршрут без особых приключений и сохранить в живых всю группу, он доволен и танцует веселые пляски старого динозавра.
Когда же толстякам все-таки удается зажарить нескольких отставших от группы (обычно это японцы), хроноп опечален, и ничего ему не хочется. Но делать нечего, он начинает набирать новую экскурсионную группу – ведь это его работа.

Отеческие чувства
Известно, что фамы и надейки произошли от мартышек. Чуть меньше известно другое – далекими предками хронопов являются мишки панды. И свои отцовские чувства они не скрывают. С великой осторожностью они берут хронопов на руки и, бормоча на непонятном наречии, укачивают их. Хронопы мгновенно засыпают и им снятся сны, похожие на фильмы Акиры Куросавы. Мимо проходят фамы, которые тоже хотят, чтобы их покачали, но панды отпихивают их своими мохнатыми задними лапами.
А когда хронопы просыпаются, панды забрасывают их за теплые спины и поднимаются с ними на верхушки вековых деревьев. Оттуда прекрасный вид – вот Венеция, вот Барселона, вот египетские пирамиды. Все достопримечательности мира расположились кружком и хвалятся красотой и здоровьем.
Панды показывают хронопам весь мир, вот Арктика, вот Антарктика. И насладившись прекрасным видом, спускаются вниз и требуют от хронопов новых песен, новых стихов. Не все знают, что мишки панды – стихоеды. Без новых стихов у них животы сводит, кровяное давление скачет, как бешеное. Без новых песен к ним лучше не подходить. И хронопам, закованным в кандалы, ничего не остается делать, как мучить гитарный хребет и ломать головы новыми рифмами. Такая вот пищевая цепочка…

Вроде бы зарекались больше ничего не вписывать в альбом, но… Опять сегодня с Пашей и Гошей побывали в студии. И переписывали ритм-секцию в СТОЯТЬ.
Песня, конечно, кайфовая, но заколдованная, чего только мы с ней не делали – но не звучит. И теперь у нас будет два варианта – с щетками (прежний вариант) и с палочками (новый). Начинает копиться Венецианский черновик.
Чертовски хочется быть крутым музыкантом, который все делает на раз. Круто записал гитары, круто спел… При этом я напрочь забываю, что я хроноп, со всеми вытекающими – и, естественно, кто-то осторожненько дает по кумполу, таким образом, напоминая…

Все шло, конечно, крайне сложно, со спорами, переходящими в легкие гладиаторские бои . И Алекс — в жилу! — разрядил ситуацию своими ужасно смешными рассказами про детский сад. Про все эти тихие часы, про игру в доктора, про письки, про ощущения, когда тебя забирают с пол-смены куда-нибудь в поликлинику и ты чувствуешь себя важным нарушителем режима. Детство, на мой вкус, не самая лучшая пора, но сколько же там было веселых вещей…