ОФИЦИАЛЬНЫЙ САЙТ ГРУППЫ ХРОНОП НИЖНИЙ НОВГОРОД
Фото Антона Конторщикова
В октябрьской книжке «Нового мира» вышел дебютный роман «Сержант Пеппер, живы твои сыновья» нижегородца В.Демидова, лидера рок-группы «Хроноп». В романе – подпольные рок-н-ролльные 80-е годы прошлого века закрытого города Горький. Об этом музыкальном времени много говорилось, но в художественном произведении оно до сих пор не было представлено. Об этом и многом другом с Вадимом ДЕМИДОВЫМ беседует Андрей РУДАЛЁВ.
– Вадим, публикация в «Новом мире», да еще романа, по давно заведенной традиции мета того, что ты попал в литературу, по крайней мере в ее процесс. Сложно ли было парню со стороны, да еще музыканту, пробиваться в ее чертоги? Что вообще побудило тебя засесть за его написание?
– Начну с того, что побудило. Некоторое время назад я почувствовал, что мне остро не хватает прозы про наши рок-н-ролльные 80-е. Эти времена в прозе совершенно не отрефлексированы. Я даже слегка приставал к Кириллу Кобрину, вместе с которым мы в 85-м придумали группу «Хроноп» и который к этому моменту превратился в писателя, чтобы он сочинил нечто такое. Да, Кирилл написал несколько текстов, в которых хронопы фигурировали, и сделал это в соответствии со своей творческой манерой. Но мне этого было мало. Потом я даже пару раз просил Женю Прилепина написать рок-н-ролльный роман, ведь он в начале 90-х тоже был участником рок-группы, пусть он не находился на сцене – но писал рок-тексты. Короче, он тоже не повелся. И летом 2008-го, когда в записи «Венецианского альбома» наметилась пауза, я решился засесть за прозу сам. Кстати, Прилепин невольно меня к этому и подтолкнул. Мы случайно с ним встретились в поезде, идущем из Москвы в Нижний, представь – у нас были билеты в один вагон, и проговорили в вагоне-ресторане до трех, что ли, ночи. И когда я вернулся на свое место, сон не шел, зато я придумал роман от начала до конца. Даже последнюю сцену очень зримо увидел. Утром автобус вез меня с вокзала домой, а у меня уже весь «Сержант Пеппер» внутри головы плескался. Я вчерне роман написал за три недели, впрочем, ничего удивительного – я же о себе и своих друзьях писал. Потом я роман переписал раз пять, и готово. И вот у меня на винте появился романный файл – но что с ним делать? Если музыкальную инфраструктуру я с грехом пополам понимаю, то литературную – никак. Ни одного человека в издательствах я не знал. К тому же одолевали комплексы – то ли я написал. Первым делом я роман разослал хронопам. Там мнения разделились. Двое надвое. Я помню, что комплексы относительно романа стали проходить, когда мне из Праги позвонил Кирилл и сказал, что это замечательная вещь и такого никто еще не писал.
– Когда писал роман, а это ведь твоя дебютная прозаическая вещь, планировал ли его публикацию и как вообще представлял его судьбу?
– Конечно, я думал о публикации. Но лишь потому, что все мои музыкальные опыты, пусть некоторые с опозданием, но все же опубликованы. И я подумал: чем черт не шутит? К тому же все-таки я более десяти лет проработал журналистом и привык видеть свои поделки на бумаге. Другое дело – что я не знал, куда роман отослать. Естественно, я как наивный парень, послал его в «АСТ» и тут же получил письмо, что мой текст им не подходит. Мне пытался помочь Прилепин – и оттуда, куда он послал мою рукопись, тоже пришел весьма расплывчатый ответ, мол, 80-е сейчас не в моде. Но если я и думал о публикации – то какой-то полуандеграундной. Я просто не умею делать попсовые вещи – хоть в музыке, хоть в литературе. Не умею делать вещи, понятные и необходимые большому числу людей. Такая хронопья карма.
– Как сам определяешь, о чем твой роман? Какую сверхзадачу ты для себя ставил при его написании, планировал показать историю злоключений с официальной властью отечественного рока в середине 80-х?
– Проще всего сказать, что это роман обо мне и моих друзьях-хронопах. Конечно, у меня и в мыслях не было писать социальный роман о противостоянии рокеров и «конторы». Просто я начал описывать наше восьмидесятническое житье-бытье в закрытом городе Горьком (напомню, в это время у нас жил ссыльный Сахаров, причем от моего дома – он находился в двух автобусных остановках), и «контора» тут же возникла сама. Хронопов вызывали туда не раз, заставляли «стучать» на рок-клуб. Я даже заехал с диктофоном к Сане Терешкину, которому грозили, что он вообще не сможет закончить вуз, если не будет поставлять «конторе» нужную инфу, – и подробно с его слов все записал. Мне был важен первоисточник. И совершенно неожиданно для самого автора в романе возник и опальный академик.
– Я вот тоже из закрытого города, но у нас не было Сахарова, по своей молодости в те времена едва ли что могу сказать о рокерских делах… Поэтому крайне любопытно, из каких составляющих складывался воздух твоего закрытого города, переименованного в честь классика?
– Воздух Горького сильно отличался от воздуха, скажем, Питера или Москвы – если, конечно, уместно сравнивать. В наш город-миллионник не пускали иностранцев, и значит, никто не думал о том, чтобы как-то украсить фасад. Очень тяжело было с культурой. Конечно, в городе работали театры, но ужасно дремучие. Я в ту пору шутил, что последний нормальный арт-проект, появившийся в моем городе, – это Максим Горький. И это не шутка даже. В советское время в городе прервалась культурная традиция. И хронопам не от кого было получать эстафетную палочку. То есть не могла в Горьком появиться такая линия: Анненский–Ахматова–Бродский–Гребенщиков┘ Все более-менее нормальное находилось в андеграунде. За рок-н-роллом мы шли на «кучу», за литературой – на книжный толчок. Там я с тройной-четверной переплатой покупал и Камю, и Сэлинджера, и Пруста. И того же Бродского. А за театром я ездил в Москву – на Таганку. И все же был в Горьком островок свободомыслия. Это Дом культуры авиационного завода им. Серго Орджоникидзе. Руководитель там был Вячеслав Уланов, ныне покойный. Он, страстный поклонник джаза, проводил в ДК музыкальные фестивали – в том числе пробил в 86-м году рок-фест. (Кстати, Слава тоже действует в моем романе.) В тех же стенах собирались поэты, художники, просто открытые люди. Там все знакомились, возникали новые проекты. Туда мы ездили репетировать, просто общаться. К примеру, в этом ДК хронопы познакомились с Мариной Кулаковой, которая в то время обладала очень сильным поэтическим голосом. Я скажу так – «Орджоникидзе» в большой степени определил в Нижнем Новгороде культурные доминанты 80–90-х. «Хроноп» – тоже в определенном смысле детище этого ДК.
– Для кого писался «Сержант Пеппер», для людей, ностальгирующих по советской стране?
– Вот для кого этот роман – сложнейший вопрос. Нет, я уверен, что не для ностальгирующих. Мой импульс – рассказать, как мы жили. Ведь такого романа действительно никто еще не написал. В нем все сошлось: и злоключения на «куче», где горьковские меломаны обменивались пластинками, а хронопы именно на «куче» и познакомились, и наши свинченные концерты, что тоже не было единичным явлениям. В этом романе я даю свидетельские показания о том времени. Да, я что-то гиперболизировал, да, добавил авантюрности, а где-то и разлил сюра, но делал я это лишь затем, чтобы заставить вас прочитать роман до конца.
– Такой вот наивный вопрос: сам бы ты хотел вернуться в то время? Что ценного, важного там для себя оставил?
– Боже упаси туда вернуться. Не уверен, что есть повод гордиться тем, что моя молодость пришлась на эпоху перемен. Другое дело, что у меня есть ощущение, возможно, появившееся задним числом, что тогда мы занимались чем-то дико важным. Что помогло сдвинуть глыбы. Мы были передним краем. Если в 80-х мы занимались грунтовкой холста, то сегодня всего лишь украшаем раму. Однако свой роман я написал именно для того, чтобы отбить у людей мысли о возвращении в то душное время. Никаких реставраций!
– Вот твой роман выходит в октябрьском «Новом мире», скоро должен появиться под книжной обложкой. Уже сейчас ты готов к жесткой, может быть, нелицеприятной критике? И если сейчас смоделировать ситуацию, как думаешь, чем тебя критики будут подъедать?
– Есть один момент, который слегка снижает мою радость по поводу выхода романа. К сожалению, это журнальный вариант. Роман сокращен больше чем наполовину. Сокращал его я сам (по просьбе редакции «Нового мира»). Под ножницы попали многие сцены, пусть не самые обязательные в смысле развития сюжета, но точно говорящие об авторе весьма важные вещи. С нетерпением жду издания «Сержанта Пеппера» отдельной книгой (в издательстве «НЛО», там же выйдет продолжение). Нелицеприятная критика никому не нравится. Однако в связи с моим песенным творчеством я в сетевых дневниках и форумах такого о себе начитался, что кожа моя хорошо промозолилась. За что меня критики будут подъедать? Не знаю. Мне кажется, мой роман не вопиет, голос его негромкий, неброский. Нехитрая фабула. Заметили бы┘
– По моим ощущениям, чтобы войти в твою музыку, нужно какое-то озарение, что ли, некий толчок, проводник к ней. Тебя нельзя слушать прохладно, просто врубая звук, так ничего не услышишь. Вот и с книгой что-то похожее, можно запросто не уловить хронопский дух, и роман перед тобой не откроется. Быть может, ты сам подскажешь какой-то секрет погружения в свой текст?
– Не ты первый говоришь, что включился в мои песни не с первого раза. Это с большинством происходит. Думаю, все дело в хроноповском видении мира. Мир, как известно, жесток и немилосерден, но я смотрю на него сквозь присущую мне сентиментальность. Это мой способ отстранения. Способ наблюдения, может быть. Наблюдатель – пожалуй, самое главное хроноповское качество. Если разобрать все мои тексты – и песенные, и прозу, то можно заметить, что я не пытаюсь изменить мир, я принимаю его таким, какой он есть, я стараюсь бесконфликтно сосуществовать с ним. Он иногда вгоняет меня в депрессию, лишает надежды, но и тогда я не пытаюсь его взорвать, просто привыкаю к нему, нахожу к нему подход. Так действует мой лирический герой, а это я сам и есть. Он слаб и не скрывает этого. Не исключено, что слушателя это раздражает. Он бы хотел внимать тому, кто силен и кто может его научить, как жить в этом мире. А хроноп никого не учит, ему бы с собой разобраться┘
– Хронопы – это такие подземные тайные преследуемые гномы в советском Горьком, там их сближали общие опасности. Но вот выползли они на белый свет из своих музыкальных рудников, и что с ними стало?
– Наверное, в тех 80-х наша рок-группа помогла каждому из нас выпустить внутреннего зверя. Кирилл как-то заметил, что по одиночке мы бы не смогли ничего сделать – очень важно, что мы встретились и стали творить вместе. А бэкграунд был таков – что мы, записав в 85-м первый альбом, сначала никому не давали его слушать, а потом подбрасывали самым надежным друзьям, как запись неизвестной питерской группы, то есть это был настоящий андеграунд. Все-таки мы своими хронопьими мозгами понимали, что за такое творчество можно круто залететь. Хотя никакого экстрима, как, к примеру, у Борзыкина, в наших песнях не было, но мы отстаивали свое право говорить о своем внутреннем мире, а это, возможно, для падающего строя было еще опаснее. Уж что-что, но солидным и официозно-вальяжным я не стал и вряд ли стану. Любое столкновение с официозом мне претит. Я подпольщик. Просто мое подполье со временем стало бархатным (смеется). Что касается остальных отцов-основателей «Хронопа», то один – главный редактор Радио «Свобода», другой – гончар, третий – йог, четвертый – банкир. Ничего себе, да? Но ведь в ту пору была же какая-то химия, что притянула нас друг к другу.
– Если говорить о твоем стиле, манере письма, то к каким авторам возвел бы свою писательскую генеалогию, кто твои учителя в этом ремесле?
– Еще до рождения «Хронопа» мы с будущими хронопами организовывали в своей тусовке конкурсы рассказов. Выбирали тему и писали. А спустя какое-то время мы под портвешок зачитывали их друг другу и нашим подругам и тайным голосованием определяли победителя. Тогда мы находились под влиянием так называемого «нового романа», это Натали Саррот, Роб-Грийе – сегодня не самые популярные писатели. Я обожал Фолкнера. И проза была плотная, как кусок мыла. Без диалогов, поток сознания. Когда я в тех же 80-х послал пару рассказов в «Литературную Россию», то получил ответ, в котором меня корили за подражание Марселю Прусту, хотя к тому времени я еще не читал Пруста. Потом я увлекался, как, наверное, чуть ли не все рокеры, – Хармсом. В меня вошла эта сумасшедшинка и навсегда там осталась. Но только скорее всего эта сумасшедшинка не чисто хармсовская, а пополам с сорокинской абсурдинкой, то есть более жесткая, что ли. Вообще миниатюры, все эти хармсинки и кортасаринки – это абсолютный мой стиль. Ими я и вправду горжусь. Наверное, я бы хотел обладать лимоновско-довлатовским даром рассказчика, но чего нет, того нет. И все же надеюсь, что я складываю фразы как-то особенно, по-хронопьи.
«Эта книга не только кажется не тем, чем она хочет быть, но часто кажется тем, чем быть не хочет — поборники реализма в литературе сочтут ее скорее фантастической, тогда как помешанные на литературе вымысла посетуют на ее нарочитое сожительство с историей наших дней. Происходящие в ней события, без сомнения, не могли бы происходить столь невероятным образом, и вместе с тем элементам чистого вымысла наносится ущерб частыми ссылками на будничные, конкретные обстоятельства… Персонажу грезится примерно то, что грезилось мне в дни, когда я начинал писать, и, как не раз бывало в малопонятной моей профессии писателя, я лишь много спустя осознал, что сон — это тоже часть книги »
Хулио Кортасар. «Книга Мануэля»
Фрагмент из предисловия
«Сержант Пеппер, живы твои сыновья» — лоскутное одеяло. Классическое повествование с вкраплениями стихов, служебных записок, выписок из доносов, дневниковых записей, «хармсинок» Демидова, фрагментов газетных статей, схемы картины мироздания, увиденной во сне отставным майором Виссарионом Игоревичем Рябовым. Так свой последний роман — «Книга Мануэля» (цитата из которой вынесена в эпиграф) — построил Кортасар. А главный женский образ — Алюня — эдакая демидовская Мага (героиня романа «Игра в классики» Кортасара). Девочка-рысь. Между прочим, единственный альтернативный авторскому полноправный голос в книге.
Есть ещё Небесный Кит — красивый образ в духе магического реализма, безмолвный наблюдатель, в присутствии которого разворачиваются все события книги. Единственный плод чистого вымысла автора. Антагонист Большого Брата. Воплощение Справедливости. Именно на него будут смотреть герои Демидова — он им не помогает, только расставляет все точки над i своей реакцией. Но и этого достаточно.
Для автобиографии характерно ретроспективное стремление осмыслить свою жизнь как целое; пишущий литературную автобиографию нередко прибегает к вымыслу. В отличие от мемуаров, автор сосредоточен на истории своей личности, а не на окружающем мире
После довлатовского эпиграфа («Сильные люди не пишут романов. Сильные люди занимаются менее приличными вещами») автор объясняет, что рукопись нашёл три года назад, добавляя ремарку: «боролся с сомнениями — неужели всё это некогда произошло со мной». Так что читателя сразу готовят к повествованию достоверному и, что называется, «субъективизированному», то есть главное — субъект, он же главный герой, он же автор, он же лидер рок-группы «Хроноп».
Фабула романа — реальная история становления «Хронопа». Поэтому все события крутятся вокруг музыки и горьковского андерграунда в целом. Обмен запрещёнными пластинками на «куче», буквальное подполье — репетиции в конспиративном подвале, — попытки нелегально добраться до Питера, чтобы записаться на портативной студии приехавшего в СССР француза. А ещё облавы, избиения, драки с «шакалами» и финальный пожар.
Вымышленных персонажей, по всей видимости, нет. Музыканты «Хронопа» именуются по прозвищам, но в фотовкладке Дух, Бух, Кух, Брюх и Нюх подписаны и легко узнаваемы.
Есть и другие. Люди-маркеры времени.
В «Славе Угланове» читается знаменитый организатор горьковских и нижегородских джазовых фестивалей, руководитель Молодежного музыкального клуба Вячеслав Уланов.
Очевиден прототип журналиста «Саши Блудышевича» — собственно известный нижегородский журналист Александр Блудышев.
Самый резонансный, как можно подозревать, эпизод — поход «Хронопа» на заседание «Триклиния», неформального поэтического союза. «Хроноповцев» там разгромили. Взаимное непонимание, культурологический конфликт и далее по списку. Эпизод немаленький, едко, жёстко, но с чувством описанный. С цитатами и сарказмом. Возможно, не все читатели знают, что создатели «Триклиния» — знаменитые нижегородские поэты Игорь Чурдалёв (в романе именуемый «Олег Чудинов») и Марина Кулакова. Ныне все трое (включая Вадима Демидова) — колумнисты «Новой» в Нижнем».
А ещё в романе описаны первое выступление на сцене Алексея Полковника и пара эпизодов, в которых фигурирует академик Андрей Дмитриевич Сахаров.
В числе активно действующих лиц «Сержанта Пеппера» имеются не менее знаменитые советские «гэбисты» (ну, или чекисты — кому как нравится). Именно с них начинается повествование: первая, почти музыкальная, фраза романа — «Генерал Итальянцев нервно стучал по красной клавише переговорного устройства» — сразу вызывает ассоциации с жизнеописанием известного советского киноразведчика Штирлица. Фамилии полковников и капитанов, кроме более или менее очеловеченного Сухарева, в дочь которого влюблён главный герой, изменены так, чтобы остались только схемы. Без намёков на «настоящесть». Они — рядовые элементы «серого мира», несмотря на полномочия.
В романе есть мрачный персонаж по кличке «Саид», занимавшийся звукозаписью и продажей запрещённых «пластов» (пластинок) и связанный с воровским миром. Существование Саида кажется мифом, но этот человек реален и жив. С ним, наверное, даже можно поговорить о том, почему он мечтал привести в закрытый город именно питерца Розенблюма. Правда, знающие люди говорят, что Саид не любит говорить о том времени. До сих пор.
А многие вообще предпочитают заявлять, что Такого Времени у них не было. Они жили в другом Горьком, по иным, «адекватным» правилам. Но судя по тому, что мы видим вокруг сегодня, — лукавят.
Жанр, сформировавшийся в середине XIX века на волне романтизма и неоромантизма с характерным для них стремлением бежать от мещанской повседневности в мир экзотики и героизма… Этот жанр отличают чёткое деление персонажей на героев и злодеев, стремительность развития действия, переменчивость и острота сюжетных ситуаций, преувеличенность переживаний, мотивы похищения и преследования, тайны и загадки
«Сержант Пеппер» описывает закрытый Горький середины восьмидесятых. С ударением на «закрытый». Поэтому пространство здесь почти «блокадное», замкнутое, серое — но читателю окружающий, среднестатистический мир автор показывает на безопасном расстоянии вытянутой руки или уже раскрашенным приключенческими красками. Поэтому ощущение реальности зачастую пропадает. Как в повестях советского детского писателя Губарева — реальные условия, вполне возможные обстоятельства, но ощущение сказочной дымки перманентно. Потому что читателю толком не показывают мир повседневный, в котором существовало подавляющее большинство советских граждан. Он проглядывает между строк. Герои Демидова сбежали из плоскости, в которой обитают филистеры, — прямо на поле боя. Романтическое двоемирие как оно есть.
В основе сюжета — драматургически выверенное, классическое противостояние. Добро и Зло. Зло вооружено и очень опасно. Но у Добра есть гитары и «пласты» — носители истины. Есть даже Проводник — Соров. Архетипический образ. За огромную взятку он должен был нелегально доставить хронопов на поезде в Ленинград. Но не вышло. Проводник погиб. Нельзя быть на грани: зарабатываешь деньги, пользуясь несовершенством Системы, а потом покупаешь индульгенцию у Вечности — в виде пластинки «Битлов».
Как-то очень по-юношески искренно Демидов описывает происходящее. Например, как во время второй неудачной попытки уехать в Ленинград, хронопы ползут по льду Волги. Описывает без самоиронии и ссылок на возрастной максимализм. И не обозначая восклицательными знаками на полях места, где художественный вымысел зашкаливал. И читатель, это время на личном опыте не переживший, будет думать и гадать, — где правда, где выдумка. Потому что облавы были. И на Воробьёвку таскали. И допрашивали с пристрастием. И за антисоветчину сажали. И Сахаров в Горьком ссылку отбывал. Но история никогда не бывает рассказана объективно. А мифы никогда не появляются на пустом месте.
В узком смысле описание тоталитарного государства, в широком — любого общества, в котором возобладали негативные тенденции развития
Меньше всего в романе Демидова дидактики, попыток насадить какую-либо истину — заклеймить ли закрытый город с его жителями-филистерами, систему ли со всем её карательным аппаратом. Но когда в главе, к которой Оленька проходит тест на детекторе лжи, появляются краткие описания видов пыток, используемых в разные времена, — впервые становится жутко. Потому что история преумножает реальность, обогащает её. Потому что никто не отменял возможность власти покарать. Тут ни Небесный Кит, ни «Белый альбом» вместе c «Радио Африка» не спасут. И в пожаре, которым заканчивается роман, сгорает башня из слоновой кости, в которой главный герой попытался скрыться. А в роли башни, между прочим, подвал. Узкий, далеко от неба. Так что получился не столько побег, сколько следствие страусиной позиции. И кто выиграл — непонятно. Потому что через семь лет рухнет Советский Союза, а ещё через десять — демократия мутирует в очередной «кровавый режим».
…Но в Нижнем Новгороде 2011-й. И «Хроноп» пишет очередной альбом. А Вадиму Демидову буквально неделю назад исполнилось пятьдесят.
«Новая» в Нижнем» поздравляет Вадима с юбилеем!
Эмилия НОВРУЗОВА
До встречи, «Хроноп»!
Наговорю сейчас разных пошлостей, но ни словом не совру при этом.
Музыка «Хронопа» была самодостаточным миром в составе того безобразного мира, где нам выпало взрасти.
Более того, музыка «Хронопа» была умнее того времени, в котором возникла.
Вадим Демидов скорее относится хорошо к той эпохе, когда взрослел и расцветал «Хроноп» (конец 80-х — начало 90-х), я её натуральным образом ненавижу и никогда по ней не ностальгирую, но всё это никакого значения не имеет.
«Хроноп» удивительным образом пронёс своё волшебство через всё, что было приметами нашего быта, нашего социума, нашей, прошу прощения, тоскливой политической жизни.
Казалось бы, какие-то приметы времени в «Хронопах» остались — но они настолько органично включены в контекст песен, что перестают быть пошлостью и публицистикой, и становятся искусством.
«Хроноп» — неповторимое сочетание музыки, слов, ритма, интонации; это даже не творчество, а почти природа, имеющая праосновой минутное вдохновение Того, Кто над нами.
БГ сказал как-то, что помнит всё, что происходило в музыке «Аквариума» в 1981-м, 85-м и 99-м, но что тогда происходило в жизни государства — не помнит.
При всём моём душевном отвращении к тотальной асоциальности и аполитичности моих современников, я понимаю, о чём идёт речь. Я действительно помню и хочу помнить, что играли и записывали «хронопы» в 1990 году и в 1995-м, и точно не хочу помнить, что тогда творилось в моей стране.
Потому что в музыке «Хронопа» я чувствовал себя органично, а в том государстве — чужеродно. (Впрочем, как и в этом, что за окном).
Спасибо тебе, «Хроноп», что ты был настолько самодостаточен и хорош, что жизнь в твоём пространстве приобретала все признаки настоящей жизни. Не подменяя её — но наделяя её смыслом, радостью и, в конце концов, музыкой.
Говорят, Вадиму Демидову — 50. Красивый возраст.
До встречи, «Хроноп».
Захар ПРИЛЕПИН
Сингл. Опубликован в декабре 2014 года. Музыканты: Вадим Демидов, Александр Терешкин, Алекс Репьев.
1 | Гибкие люди (Шланги) | скачать |
А вот теперь надо начинать со славословия в адрес музыкального издательства «Геометрия». Почему надо? Да потому что ему исполнилось 10 лет. И каждый из приглашенных (если он, конечно, не записная свинья) на день рождения должен отработать то внимание, которое ему оказало издательство. Но вся эта протокольная лесть почему-то не всегда ровно ложится в строку.
«Геометрия» на первый взгляд может показаться эдаким снобистским проектом, окруженным флером напускной элитарности. И вы знаете, так оно и есть! Но главная отличительная черта издательства — интеллигентность во всех (в том числе и плохих) смыслах этого слова. Именно таким интеллигентным получился и фестиваль, устроенный по случаю круглой даты в клубе «Hleb», — том самом, который отметился проведением шикарного летнего фестиваля в поддержку Артемия Троицкого, затравленного обиженными ментами и пуделями.
Начиналось мероприятие в 19:00 по всем театральным канонам с вешалки, и к ней прорваться оказалось очень непросто (гораздо сложнее, чем к кассе). Очередь, растянувшаяся по улице метров на 50, стойко выносила невзгоды и низкие температуры, подшучивая над свежеприбывшими: «В кассу? За билетами? Проходите, проходите, видим, что вам надо, проходите без очереди… А потом — назад». Вот так, с шутками и прибаутками значительная часть зрителей пропустила первого выступающего. А им был Великий Магистр Ордена Куртуазных Маньеристов. Говорят, что Вадим Степанцов не только читал стихи, но даже пытался сам себе подпеть.
Конферансом заведовал ранее (не отдадим ни пяди Троицкого!) уже примерявший этот костюм Василий Шумов. Получалось у него это не то чтоб искрометно, но зато уверенно, по-хозяйски и без истерик. Вышедшие следом за Степанцовым на сцену белорусские мастера интуитивной музыки КНЯЗЬ МЫШКИН расположились на сцене не менее уверенно, чем конферансье, и под неторопливое брожение прибывающих масс затеяли соревнование между двумя духовиками. Леонид Нарушевич (бессменный лидер коллектива) флегматично играл на гитаре что-то своё, изредка впадая в ажитацию. Наблюдать за происходящим было вполне интересно (особенно за многообразием духовых инструментов), но главное — не переесть, поэтому сет белорусов закончился достаточно быстро, и Шумов, полюбопытствовав у присутствующих, что же это за стиль такой странный у КНЯЗЯ МЫШКИНА, объявил следующих гостей.
ХРОНОП долго не выступали в Москве. Очень долго. Лет семнадцать. Многие группы так долго не живут, а вот ХРОНОП и сегодня живее всех живых, невзирая на неоднократные заявления о прекращении существования группы, а сам Вадим Демидов в прекрасной творческой и физической форме. Многие из присутствующих впервые видели и слышали прославленный нижегородский коллектив — в силу возраста такая музыка до них еще не добралась, — но, судя по теплоте приема (даже случился единственный в этот вечер бис — «Напиваются»), название ХРОНОП станет не таким уж редким в их плей-листах. Вадим же много улыбался, самоиронизировал, с подкупающим напором рекламировал «Венецианский Альбом» («Это офигенный альбом!»), поздравлял «Геометрию» и даже спел странно выпадающую из общего ряда «Любитель Жидкости». Перед уходом со сцены Вадим расчувствовался и признался, что Москва — замечательный город, потому что их обычно просят уйти со сцены, а здесь, наоборот, просят остаться.
Вадим Демидов: «Геометрия» — крайне важная организация. Если бы не они, очень много музыки бы не вышло, и люди не узнали бы о ней. Все-таки какая-то часть населения до сих пор слушает пластинки. Что мне еще нравится: только они так красиво оформляют. Когда я приезжал в Москву перед выходом ЛУЧШЕ ПОЗДНО (проект Вадима Демидова и Андрея Колесова — прим. СП), мы разговаривали не про музыку, т. к. музыка уже была записана. Мы дважды говорили о дизайне альбома. Такой подход мне очень приятен, потому что здесь музыку хотят обернуть красиво, с любовью. Да и музыкальные вкусы у нас близки: это золотая эпоха рок-н-ролла, только не пена, а второй ряд: АУКЦЫОН, ТЕЛЕВИЗОР, ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ, ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ — это всё группы, важные в 80-е годы. Сейчас они, может быть, уже не такое значение имеют, но тогда это были важнейшие группы, и сделать их бэк-каталоги, выпустить неизданные релизы — это кайф. Спасибо «Геометрии».
Но на сцене оставался константой только Василий Шумов. Далее он вызвал на помощь гуру отечественной рок-журналистики Сергея Гурьева. Сергей вспомнил прошлое времен ЧИСТОЙ ЛЮБВИ и превратил свой спич в яркое эмоциональное выступление. Бес, откалывающий коленца, кривляющийся, сморкающийся, совершающий кабалистические пассы руками, паясничающий, плюющийся и издевательски ёрничающий — это и есть краса и гордость нашего рок-пера? Так точно, сэр! Именно такой и должна быть журналистика: живой, эмоциональной, где-то грубой и неприглядной, где-то милой и нежной. Сергей Геннадиевич Гурьев, похожий на ограбленного Оле Лукойе, — прекрасный тому пример. А вот Александр Кушнир — еще один широко известный персонаж из мира журналистики — являл собой картину иного рода: провел первую половину концерта в VIP-зоне (фуршет, напитки — и всё на халяву, красота, вот только совсем не слышно, что происходит в зале), а со второй гордо удалился, поддерживаемый под руки заискивающими девицами. Мэтр, елы-палы.
Через десять минут стало ясно, для кого разогревал толпу Геннадьич. Скромно опустив глаза, под свет прожекторов вышла дочка Леонида Фёдорова — Ксения Фёдорова. На этот раз одна, без своего КУБИКАМАГГИ. Публика одобрительно приветствовала гостью, в том числе и потому, что помнила про папу. А Ксения уже давно на этот счет не комплексует, садится за клавиши и поёт. Впрочем, слово «поёт» не совсем точно описывает ее манеру исполнения. Это не только пение, но и театр вокала, где голос, подчиняясь сюрреалистическим текстам, то становится скрипучим, как провисшая на петлях дверь, то воет подобно ноябрьскому ветру за окном, то переходит в зловещий шепот, больше напоминающий шипение. А Ксения, такая хрупкая, сидит, слегка ссутулившись, и вдруг внезапно бросает пальцы на клавиши, заставляя слушателей вздрогнуть, а потом начинает завывать о смерти и красном цвете. Жутко. До такой степени, что хочется подняться на сцену, обнять Ксению за плечи и спросить, заглядывая ей в глаза: «Девочка, а тебе самой не страшно петь такие песни?» Но люди всё равно помнили про папу, улыбались и хлопали в ладоши. И им, безусловно, виднее.
Тем более что продолжать фестиваль выпало заслуженному СиЛе. Группа ВЫХОД не часто радует в последние годы своим появлением, но зато кто долго запрягает… Было спето и про счастье, и про год козла, и про бедное животное, и про пионеров, и про Педро Гомеса, но в таком темпе, словно в этот вечер была покуплетная оплата. Куда мчались музыканты, стало ясно ближе к концу сета, когда начался «Брат Исайя». Вот здесь и наступила полная кайфуха. Даже Олег Сакмаров не удержался и вспомнил былое, поддержав флейтой струнный драйв ВЫХОДА. Короче говоря, «не могу кончить никак». Публика заходилась в восторге и даже пробовала получить песню на бис, скандируя «Си-Ля! Си-Ля!», но похожий на менеджера среднего звена Василий Шумов в этот раз твердо пресек все поползновения нарушить и без того расползающийся по всем швам регламент. На бис более никто не выходил.
Сергей «СиЛя» Селюнин: «Геометрия» переиздала прекрасный альбом «Выхода Нет». Мне понравилось, как они его издали. Красиво сделали.
Зато вышел Александр Липницкий с поздравлением издательству. Поздравление получилось почему-то с креном в сторону напитков (если быть откровенным, то, кроме крена, более ничего и не было): сначала Александр признался, что «реально пьет кровь» «Геометрии», поэтому хочет поздравить друзей, а потом резко закончил сообщением, что они с СиЛей утром уже поздравили лейбл не чем-нибудь, а («Попробуйте угадать, каким напитком мы с утра поздравили издательство!») британским джином. Было не очень понятно, почему именно британским джином и что в этом такого торжественного, но задумываться особенно не пришлось, т. к. на сцене расположился Роман Суслов с ВЕЖЛИВЫМ ОТКАЗОМ.
Помнится, пару десятков лет назад про ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ говорили, что это элитарная музыка, потому что воспринимать её может только малочисленная элита. Музыка, по большому счету, не изменилась (только играть лучше стали), а проблем с восприятием замечено не было. Так что решение «Геометрии» выпустить в течение года все предыдущие альбомы группы не выглядит сумасбродным. Странным образом новые песни Суслова ложатся в один ряд со старыми без конфликтов и границ, не вызывая желания сравнивать или противопоставлять. Роман же являл собой непрерывные перемены сущностей: был то вычурно лиричен, растягивая «Он читал свой роман всем желающим вслух…», то дисфункционально апоплексичен, проговаривая бессмысленный бред, то вообще напоминал пионервожатого в сумасшедшем доме. «Мы Победим» предсказуемо вызвала шквал аплодисментов, а финал выступления — очередную попытку вызвать музыкантов на бис, но Василий бдительно стоял на страже.
Только вот имело ли смысл быть таким принципиальным, если сценическое пространство занял невысокий, но Великий Приор Андрей Добрынин? Пожалуй, приглашение второго куртуазного маньериста было единственной ошибкой «кастинга». С каких пор Андрей превратился из Приора в Приапа, уже не важно, но следить за интимными подробностями его жизни (кто кому отдался, кто где обосрался) в ненормативном исполнении присутствующим было не очень интересно, и к третьему произведению зал начал посвистывать. На четвертом в декламатора полетели пластиковые бутылки с водой. Шумов вышел спасать ситуацию, но поэт сопротивлялся: «У меня есть ещё время!» Месье — мазохист? Так что зал был осчастливлен еще одной нетленкой — про елду. Не помогло. Во-первых, Путина с елдой уже сравнивали, во-вторых, за сценой уже били копытом…
Леонид Фёдоров еще только подключал свою потрепанную гитару, а некрасивые девочки уже рванули поближе к сцене. Ну, вот, кто им сказал, что если стоять поближе к кумиру и заглядывать ему в глаза, чудо обязательно случится? Чудо случилось, но некрасивые девочки опять оказались только зрителями. Песни с нового альбома составили основу короткого сета, однако даже в старых обошлось без записных хитов вроде «Дороги» или «Пионэра». АУКЦЫОН казался коллективом с повышенной социальной ответственностью — настолько все было серьезно и сосредоточенно. Волков обнимался с контрабасом без лишних звуков и телодвижений, Озерский практически превратился в монолит, пока играл смесь собачьего вальса и танца с саблями, Фёдоров взмок, держа в узде эмоцию ради интонационной аутентичности, и временами изрыгал изо рта гейзеры слюны, а Гаркуша был натренированно весел и всё так же нервически издерган, как и 25 лет назад, словно бы эти годы провел на этой же сцене, а ему никто не сообщил, что изменилось всё — от названия страны до исполняемого репертуара. И только духовая секция позволяла себе вольности — разглядывала зал или перемигивалась друг с другом. С залом кудесники фьюжн-шапито не заигрывали, глупых шуток не отпускали, программу под желания толпы не подстраивали. Одним словом — молодцы. Публика стонала от восторга и плакала от счастья, наблюдая за праздником жизни, происходящим на сцене. Это выступление — без сомнения, главный «пирдуха» вечера.
Стоило питерским звездам покинуть сцену, как некрасивые девочки потянулись куда-то в сторону: то ли в бар, то ли к выходу, ловить кумиров. А на сцене появились девочки вполне симпатичные — ещё одно поздравление из Петербурга: девичий коллектив ИВА НОВА. Фолк-панк в их исполнении не смог удержать у сцены всех пришедших, и зал очень быстро перестал напоминать бочку с солеными рыжиками. Все хорошо у девочек (разве что бас-гитаристка чересчур скромна для такого коллектива), но, как говорил классик: всё равно чего-то не хватает. Хрена, наверное, потому что есть и умение, и желание, и харизма отдельных личностей, и коллективная сыгранность. Может быть, в следующий раз?
Уж полночь близилась, а финиш мероприятия ещё даже не планировался. Бодро и почти не зевая, на сцене вырос могучий Олег Сакмаров в сопровождении… нет, не САКМАРОВ БЭНДА, а столичной группы ЗЁРНА, возглавляемой Анатолием Погодаевым. И тут-то возникает вопрос: кто кого сопровождал? Наиболее справедливо назвать это выступление совместным. Обошлось без перетягивания и выпячивания: взаимное уважение и добросердечное отношение всегда помогают добиться положительного результата. Однако мейнстрим московско-питерского союза располагал к спокойному восприятию происходящего и мыслям о насущном. Когда стрелки часов начали сигнализировать о скором закрытии метро, стало ясно, что тот, кто останется ждать КОНТОРУ КУКА и НОЧНОЙ ПРОСПЕКТ, поедет домой либо на такси, либо на лыжах.
Олег Сакмаров: Я на «Геометрии» издавал свой альбом — издание получилось замечательное. Вообще, я «Геометрию» нежно люблю. Это островок свободы, который ещё связан с умением что-то сделать в наших условиях. Я считаю, что если бы таких издательств было много, в нашей стране всё было бы по-другому. В моем случае я был восхищен высочайшим качеством альбома: всё сделано очень хорошо, всё продумано, нет недоработанных деталей, сделано очень дорого. Дешевый альбом проще скачать в Интернете, а у «Геометрии» они становятся произведениями изобразительного искусства. Кроме того, «Геометрия» очень трепетно относится к выбору музыки. Я любой их релиз беру в руки и радуюсь. Поздравляю издательство и спасибо им!
На протяжении всего концерта неоднократно звучали слова «музыка не для всех». Это не совсем справедливо. «Геометрия», наоборот, выпускает музыку почти для всех. Возможно, что их слоган «Правильная музыка» несколько претенциозен, но совершенно точно можно сказать, что выпускаемая ими музыка — разная. Очень разная, на самые различные вкусы. Есть большая вероятность того, что и ты, читатель, найдешь среди их релизов что-нибудь для себя. И если так произойдет, это будет твоим персональным подарком издательству к его десятому дню рождения.
С днем рождения, «Геометрия»!
http://www.nneformat.ru/forum/viewtopic.php?t=6800#19777
Последние комментарии