Война и мир Вадима Демидова (рецензия на книгу «Сержант Пеппер, живы твои сыновья!»)

Война и мир Вадима Демидова

Знаменитый нижегородский рок-музыкант написал роман: 450 страниц на стыке жанров

«Эта книга не только кажется не тем, чем она хочет быть, но часто кажется тем, чем быть не хочет — поборники реализма в литературе сочтут ее скорее фантастической, тогда как помешанные на литературе вымысла посетуют на ее нарочитое сожительство с историей наших дней. Происходящие в ней события, без сомнения, не могли бы происходить столь невероятным образом, и вместе с тем элементам чистого вымысла наносится ущерб частыми ссылками на будничные, конкретные обстоятельства… Персонажу грезится примерно то, что грезилось мне в дни, когда я начинал писать, и, как не раз бывало в малопонятной моей профессии писателя, я лишь много спустя осознал, что сон — это тоже часть книги »

Хулио Кортасар. «Книга Мануэля»

Фрагмент из предисловия

«Сержант Пеппер, живы твои сыновья» — лоскутное одеяло. Классическое повествование с вкраплениями стихов, служебных записок, выписок из доносов, дневниковых записей, «хармсинок» Демидова, фрагментов газетных статей, схемы картины мироздания, увиденной во сне отставным майором Виссарионом Игоревичем Рябовым. Так свой последний роман — «Книга Мануэля» (цитата из которой вынесена в эпиграф) — построил Кортасар. А главный женский образ — Алюня — эдакая демидовская Мага (героиня романа «Игра в классики» Кортасара). Девочка-рысь. Между прочим, единственный альтернативный авторскому полноправный голос в книге.

Есть ещё Небесный Кит — красивый образ в духе магического реализма, безмолвный наблюдатель, в присутствии которого разворачиваются все события книги. Единственный плод чистого вымысла автора. Антагонист Большого Брата. Воплощение Справедливости. Именно на него будут смотреть герои Демидова — он им не помогает, только расставляет все точки над i своей реакцией. Но и этого достаточно.

Автобиографический роман

Для автобиографии характерно ретроспективное стремление осмыслить свою жизнь как целое; пишущий литературную автобиографию нередко прибегает к вымыслу. В отличие от мемуаров, автор сосредоточен на истории своей личности, а не на окружающем мире

После довлатовского эпиграфа («Сильные люди не пишут романов. Сильные люди занимаются менее приличными вещами») автор объясняет, что рукопись нашёл три года назад, добавляя ремарку: «боролся с сомнениями — неужели всё это некогда произошло со мной». Так что читателя сразу готовят к повествованию достоверному и, что называется, «субъективизированному», то есть главное — субъект, он же главный герой, он же автор, он же лидер рок-группы «Хроноп».

Фабула романа — реальная история становления «Хронопа». Поэтому все события крутятся вокруг музыки и горьковского андерграунда в целом. Обмен запрещёнными пластинками на «куче», буквальное подполье — репетиции в конспиративном ­подвале, — попытки нелегально добраться до Питера, чтобы записаться на портативной студии приехавшего в СССР француза. А ещё облавы, избиения, драки с «шакалами» и финальный пожар.

Вымышленных персонажей, по всей видимости, нет. Музыканты «Хронопа» именуются по прозвищам, но в фотовкладке Дух, Бух, Кух, Брюх и Нюх подписаны и легко узнаваемы.

Есть и другие. Люди-маркеры времени.

В «Славе Угланове» читается знаменитый организатор горьковских и нижегородских джазовых фестивалей, руководитель Молодежного музыкального клуба Вячеслав Уланов.

Очевиден прототип журналиста «Саши Блудышевича» — собственно известный нижегородский журналист Александр Блудышев.

Самый резонансный, как можно подозревать, эпизод — поход «Хронопа» на заседание «Триклиния», неформального поэтического союза. «Хроноповцев» там разгромили. Взаимное непонимание, культурологический конфликт и далее по списку. Эпизод немаленький, едко, жёстко, но с чувством описанный. С цитатами и сарказмом. Возможно, не все читатели знают, что создатели «Триклиния» — знаменитые нижегородские поэты Игорь Чурдалёв (в романе именуемый «Олег Чудинов») и Марина Кулакова. Ныне все трое (включая Вадима Демидова) — колумнисты «Новой» в Нижнем».

А ещё в романе описаны первое выступление на сцене Алексея Полковника и пара эпизодов, в которых фигурирует академик Андрей Дмитриевич Сахаров.

В числе активно действующих лиц «Сержанта Пеппера» имеются не менее знаменитые советские «гэбисты» (ну, или чекисты — кому как нравится). Именно с них начинается повествование: первая, почти музыкальная, фраза романа — «Генерал Итальянцев нервно стучал по красной клавише переговорного устройства» — сразу вызывает ассоциации с жизнеописанием известного советского киноразведчика Штирлица. Фамилии полковников и капитанов, кроме более или менее очеловеченного Сухарева, в дочь которого влюблён главный герой, изменены так, чтобы остались только схемы. Без намёков на «настоящесть». Они — рядовые элементы «серого мира», несмотря на полномочия.

В романе есть мрачный персонаж по кличке «Саид», занимавшийся звукозаписью и продажей запрещённых «пластов» (пластинок) и связанный с воровским миром. Существование Саида кажется мифом, но этот человек реален и жив. С ним, наверное, даже можно поговорить о том, почему он мечтал привести в закрытый город именно питерца Розенблюма. Правда, знающие люди говорят, что Саид не любит говорить о том времени. До сих пор.

А многие вообще предпочитают заявлять, что Такого Времени у них не было. Они жили в другом Горьком, по иным, «адекватным» правилам. Но судя по тому, что мы видим вокруг сегодня, — лукавят.

Авантюрно-приключенческий роман

Жанр, сформировавшийся в середине XIX века на волне романтизма и неоромантизма с характерным для них стремлением бежать от мещанской повседневности в мир экзотики и героизма… Этот жанр отличают чёткое деление персонажей на героев и злодеев, стремительность развития действия, переменчивость и острота сюжетных ситуаций, преувеличенность переживаний, мотивы похищения и преследования, тайны и загадки

«Сержант Пеппер» описывает закрытый Горький середины восьмидесятых. С ударением на «закрытый». Поэтому пространство здесь почти «блокадное», замкнутое, серое — но читателю окружающий, среднестатистический мир автор показывает на безопасном расстоянии вытянутой руки или уже раскрашенным приключенческими красками. Поэтому ощущение реальности зачастую пропадает. Как в повестях советского детского писателя Губарева — реальные условия, вполне возможные обстоятельства, но ощущение сказочной дымки перманентно. Потому что читателю толком не показывают мир повседневный, в котором существовало подавляющее большинство советских граждан. Он проглядывает между строк. Герои Демидова сбежали из плоскости, в которой обитают филистеры, — прямо на поле боя. Романтическое двоемирие как оно есть.

В основе сюжета — драматургически выверенное, классическое противостояние. Добро и Зло. Зло вооружено и очень опасно. Но у Добра есть гитары и «пласты» — носители истины. Есть даже Проводник — Соров. Архетипический образ. За огромную взятку он должен был нелегально доставить хронопов на поезде в Ленинград. Но не вышло. Проводник погиб. Нельзя быть на грани: зарабатываешь деньги, пользуясь несовершенством Системы, а потом покупаешь индульгенцию у Вечности — в виде пластинки «Битлов».

Как-то очень по-юношески искренно Демидов описывает происходящее. Например, как во время второй неудачной попытки уехать в Ленинград, хронопы ползут по льду Волги. Описывает без самоиронии и ссылок на возрастной максимализм. И не обозначая восклицательными знаками на полях места, где художественный вымысел зашкаливал. И читатель, это время на личном опыте не переживший, будет думать и гадать, — где правда, где выдумка. Потому что облавы были. И на Воробьёвку таскали. И допрашивали с пристрастием. И за антисоветчину сажали. И Сахаров в Горьком ссылку отбывал. Но история никогда не бывает рассказана объективно. А мифы никогда не появляются на пустом месте.

Роман-антиутопия

В узком смысле описание тоталитарного государства, в широком — любого общества, в котором возобладали негативные тенденции развития

Меньше всего в романе Демидова дидактики, попыток насадить какую-либо истину — заклеймить ли закрытый город с его жителями-филистерами, систему ли со всем её карательным аппаратом. Но когда в главе, к которой Оленька проходит тест на детекторе лжи, появляются краткие описания видов пыток, используемых в разные времена, — впервые становится жутко. Потому что история преумножает реальность, обогащает её. Потому что никто не отменял возможность власти покарать. Тут ни Небесный Кит, ни «Белый альбом» вместе c «Радио Африка» не спасут. И в пожаре, которым заканчивается роман, сгорает башня из слоновой кости, в которой главный герой попытался скрыться. А в роли башни, между прочим, подвал. Узкий, далеко от неба. Так что получился не столько побег, сколько следствие страусиной позиции. И кто выиграл — непонятно. Потому что через семь лет рухнет Советский Союза, а ещё через десять — демократия мутирует в очередной «кровавый режим».

…Но в Нижнем Новгороде 2011-й. И «Хроноп» пишет очередной альбом. А Вадиму Демидову буквально неделю назад исполнилось пятьдесят.

«Новая» в Нижнем» поздравляет Вадима с юбилеем!

Эмилия НОВРУЗОВА

от главного редактора

До встречи, «Хроноп»!

Наговорю сейчас разных пошлостей, но ни словом не совру при этом.

Музыка «Хронопа» была самодостаточным миром в составе того безобразного мира, где нам выпало взрасти.

Более того, музыка «Хронопа» была умнее того времени, в котором возникла.

Вадим Демидов скорее относится хорошо к той эпохе, когда взрослел и расцветал «Хроноп» (конец 80-х — начало 90-х), я её натуральным образом ненавижу и никогда по ней не ностальгирую, но всё это никакого значения не имеет.

«Хроноп» удивительным образом пронёс своё волшебство через всё, что было приметами нашего быта, нашего социума, нашей, прошу прощения, тоскливой политической жизни.

Казалось бы, какие-то приметы времени в «Хронопах» остались — но они настолько органично включены в контекст песен, что перестают быть пошлостью и публицистикой, и становятся искусством.

«Хроноп» — неповторимое сочетание музыки, слов, ритма, интонации; это даже не творчество, а почти природа, имеющая праосновой минутное вдохновение Того, Кто над нами.

БГ сказал как-то, что помнит всё, что происходило в музыке «Аквариума» в 1981-м, 85-м и 99-м, но что тогда происходило в жизни государства — не помнит.

При всём моём душевном отвращении к тотальной асоциальности и аполитичности моих современников, я понимаю, о чём идёт речь. Я действительно помню и хочу помнить, что играли и записывали «хронопы» в 1990 году и в 1995-м, и точно не хочу помнить, что тогда творилось в моей стране.

Потому что в музыке «Хронопа» я чувствовал себя органично, а в том государстве — чужеродно. (Впрочем, как и в этом, что за окном).

Спасибо тебе, «Хроноп», что ты был настолько самодостаточен и хорош, что жизнь в твоём пространстве приобретала все признаки настоящей жизни. Не подменяя её — но наделяя её смыслом, радостью и, в конце концов, музыкой.

Говорят, Вадиму Демидову — 50. Красивый возраст.

До встречи, «Хроноп».

Захар ПРИЛЕПИН

Источник