ОФИЦИАЛЬНЫЙ САЙТ ГРУППЫ ХРОНОП НИЖНИЙ НОВГОРОД
Даже если на это уйдет вся моя жизнь
Ты боишься отпускать меня в метель, а тут еще и ночь спустилась,
Если честно — я и сам таких снегов боюсь.
Но давай с тобой положимся во всем на ангелов нетрезвых милость,
И слово я тебе свое даю — я вернусь.
Даже если на это уйдет вся моя жизнь,
Даже если на это уйдет вся моя жизнь.
Десять метров от подъезда и уже окна, где ты стоишь, не видно,
Все молитвы этой ночи я пою наизусть,
Наша вера безнадежна и темна, а участь наша незавидна,
И все равно есть место волшебству — я вернусь.
Даже если на это уйдет вся моя жизнь,
Даже если на это уйдет вся моя жизнь.
Даже если на это уйдет вся моя жизнь,
Даже если на это уйдет вся моя жизнь.
В таксопарках забастовка до утра, в подшипниках замерзло масло,
Вероятно, я на всей земле один не сдаюсь.
На дорогах нефтяные фонари моргали долго и погасли,
Срок не маленький, я помню, но назад я вернусь.
Даже если на это уйдет вся наша жизнь,
Даже если на это уйдет вся наша жизнь.
Даже если на это уйдет вся наша жизнь,
Даже если на это уйдет вся наша жизнь.
Я пережил шестерых президентов,
И к сожаленью, четырех рок-звезд.
Я пережил вторых со слезами,
А первых я пережил без слез.
Я пережил пионерские клятвы,
И кем-то поднятую целину,
Я пережил демократию тоже
И реставрацию переживу.
Стоять, терпеть, но стоять,
Стоять, лица не терять,
Стоять, и небо держать,
А вечность встречать улыбаясь.
Я пережил столько темных депрессий,
Что их хватило бы на весь квартал.
Когда компьютеры были большими,
Я группу первую свою собрал.
Я пережил две гитары Мьюзимы,
Но я за это не кляну судьбу,
Я пережил закат нью-вейва и гранжа,
И эмо тоже я переживу
Стоять, терпеть, но стоять,
Стоять, лица не терять,
Стоять, и небо держать,
А вечность встречать улыбаясь.
Я пережил кризис среднего уха,
Стал хуже видеть соколиный глаз.
Я пережил шесть великих Любовей,
Седьмой любовью я живу сейчас.
Я пережил вдохновенное пьянство,
Все потому, что невзлюбил траву.
Теперь я знаю на все сто процентов
Самоубийство я переживу.
Стоять, терпеть, но стоять,
Стоять, лица не терять,
Стоять, и небо держать,
А вечность встречать улыбаясь.
Когда в городе ночь,
И гондольеры сушат весла в снах,
Вода, сбившись с пути,
Несет мне рыбу домой,
А ты стоишь за спиной.
И чтобы что-то сберечь,
Не хочешь ты со мной лечь.
Когда в городе ночь,
И рыба съедена и выпал снег,
Такси ждет нас внизу,
Водитель жмет на гудок,
А я держусь за звонок.
Но чтобы что-то спасти,
Ты не даешь мне войти
Когда в городе ночь,
Венецианские купцы ведут счет
Тех дней, которые мы
Уже спалили дотла
От недостатка тепла.
Но чтобы что-то сберечь,
Не хочешь ты со мной лечь.
Когда в городе ночь,
И стены вымазал весенний грач,
Лифтер выключил лифт,
А я тяжел на подъем.
Я ненавижу твой дом.
Но чтобы что-то спасти,
Ты не даешь мне войти
Так все накатило, что не ясно — к чему идет,
Одни нули в банкомате, и с катушек слетел пин-код.
Что ни день, то просчеты в главном,
Что ни день, то перезагруз.
Куда-то я мчусь, а там лишь копоть и пыль.
Либо протрезветь либо снова напиться,
Либо протрезветь,
Либо протрезветь либо снова напиться,
Либо протрезветь.
Она поет караоке, как же мог я ее любить?
Она на завтрак ест чили, как же мог я гнездо ей свить?
У нее под лопаткой ящер,
Ниже дюймов на пять дельфин.
Я мог жить один,
Но кто бы дал этот шанс:
Либо протрезветь либо снова напиться,
Либо протрезветь,
Либо протрезветь либо снова напиться,
Либо протрезветь.
Мне не идет быть поддатым, пьяный вусмерть я плох совсем.
Выпить сотку и баста — но я бегу таких пошлых тем.
Как понять, я под что заточен,
Как понять хоровод теней:
Мне лучше быть с ней,
Хотя бы есть о ком петь
Либо протрезветь либо снова напиться,
Либо протрезветь,
Либо протрезветь либо снова напиться,
Либо протрезветь.
У нас всего лишь две души,
Одна как лебедь прекрасна,
Она парит, где облаков
Пересекаются трассы.
У нас всего лишь две души,
Вторая черной змеею
Лежит под сердцем и грустит
И не дает нам покоя.
Я в прошлой жизни был травой,
Потом мы встретились с тобой.
А в жизни следующей я буду дымом.
Я в прошлой жизни был травой,
Надеюсь, не совсем простой,
А в жизни следующей я буду дымом.
У нас всего лишь две любви,
Одна живет с выпускного,
И стоит заглянуть в альбом,
И с ней окажешься снова.
У нас всего лишь две любви,
Вторая станет женою.
Однако первой никогда,
А только вечно второю.
Я в прошлой жизни был травой,
Потом мы встретились с тобой.
А в жизни следующей я буду дымом.
Я в прошлой жизни был травой,
Надеюсь, не совсем простой,
А в жизни следующей я буду дымом.
У нас и жизни только две,
Одна как сон бесконечный.
Лежишь и смотришь в потолок,
Так будет, кажется, вечно.
У нас и жизни и только две,
Вторая — это прощанье,
Со всеми кто прощал тебя,
А может быть, расставанье:
Я в прошлой жизни был травой,
Потом мы встретились с тобой.
А в жизни следующей я буду дымом.
Я в прошлой жизни был травой,
Надеюсь, не совсем простой,
А в жизни следующей я буду дымом.
Как чудесно, что нас не пустили во власть,
Мы могли бы во власти бесследно пропасть,
Это были бы точно уже не мы.
Мы бы марш несогласных стали винтить,
И по южным границам с войною ходить.
Мы же знаем, что делает власть с людьми.
Но мы искали любовь среди падших фей,
Мы искали надежду в косяке журавлей,
Мы искали радость в рязановских снах,
А нашли только боль, одиночество, страх.
Мы искали музыку в новой волне,
Мы искали слово в ядовитом вине,
Мы искали мудрость в поющих камнях,
А нашли только боль:
Как чудесно, что нас не пустили во власть,
Не во власти меньше соблазнов украсть,
Ведь нефть — это вышка, а значит, смерть.
Ну купили бы Челси на кураже,
Еще яйца и пенис от Фаберже,
Еще Мисс Москву, чтоб не заржаветь.
Но мы искали любовь среди падших фей,
Мы искали надежду в косяке журавлей,
Мы искали радость в рязановских снах,
А нашли только боль, одиночество, страх.
Мы искали музыку в новой волне,
Мы искали слово в ядовитом вине,
Мы искали вечность в поющих камнях.
А нашли только боль:
Как же славно, что нас не пустили во власть,
Мы могли бы на всю свою карму попасть,
В двух шагах от неба и от земли.
Ну, ввели бы цензуру на весь Интернет,
Затянули свободу в прежний корсет,
Мы же помним, что делает власть с людьми.
Но мы искали любовь среди падших фей,
Мы искали надежду в косяке журавлей,
Мы искали радость в рязановских снах,
А нашли только боль, одиночество, страх.
Мы искали музыку в новой волне,
Мы искали слово в ядовитом вине,
Мы искали космос в поющих камнях,
А нашли только боль:
Обещай мне, возвратиться в необъявленной войны,
С большой войны,
Обещай писать мне письма с поднебесной стороны,
Из страны, где сны не снятся никому.
Мы как бабочки в руках дурака,
Мы как бабочки в руках дурака,
Стукнет в голову ему и наши крылья оборвет,
Пережить, пережить, пережить бы еще год.
Обещай мне возвратиться, даже если будешь сбит,
Ты будешь сбит,
Даже если вертолет твой синим пламенем горит,
И болит в груди, и в ухо шепчет смерть.
Мы как бабочки в руках дурака,
Мы как бабочки в руках дурака,
Стукнет в голову ему и наши крылья оборвет,
Пережить, пережить, пережить бы еще год.
Без воды под южным солнцем обещай прийти к своим,
Прийти к своим,
Знаешь, это так нечестно вдруг исчезнуть молодым,
Молодым война чужая навсегда.
Мы как бабочки в руках дурака,
Мы как бабочки в руках дурака,
Стукнет в голову ему и наши крылья оборвет,
Пережить, пережить, пережить бы еще год.
Мы с ней жили вместе с октября по март,
Бледнолицый ангел, 3-й курс мехмат,
Лишь ее могу сейчас назвать своей вечной музой.
Мы мечтали летом с аквалангом в Крым,
Самолетом шумным, поездом ночным,
И заснуть на гальке, словно две ночные медузы.
И никто не пел, что будет нам легко,
И планеты плыли слишком высоко
За закатом.
При ней я никогда не ругался матом.
При ней я никогда не ругался матом.
Мы с ней жили вместе с октября по март,
Под нытье соседей, под хлопки петард,
Иногда скандалить прибегала к нам ее мама.
Мы мечтали съездить в вечный город Рим,
Где в кофейной пене воздух растворим,
Где за барной стойкой до сих пор сидит Далай-лама.
И никто не пел, что будет нам легко,
И планеты плыли слишком высоко
За закатом.
При ней я никогда не ругался матом.
При ней я никогда не ругался матом.
Мы с ней жили вместе с октября по март,
День за днем бежали, как бежит гепард.
Рождество, сочельник, именины и новоселье.
Воспаленье легких, пять звонков 03,
С каждым метром боли гасли фонари,
Постарался кто-то возвратить с тобой нас на землю.
И никто не пел, что будет нам легко,
И планеты плыли слишком высоко
За закатом.
При ней я никогда не ругался матом.
При ней я никогда не ругался матом.
Джек Воробей,
Из поколения кофейных зверей,
Из моря вышел, до дверей не дошел,
А виноваты другие.
Джек Воробей,
С его волос спадают тысячи змей,
И неотступно до небесных квартир
Сопровождают богини.
Только не прячь свои красивые глаза под очки,
Я точно знаю, мы с тобой дурачки.
Ты помнишь — это плохо лечится.
Только не плачь, и за спиною не сжимай кулачки,
У нас написано на лбу — дурачки.
А это так ужасно лечится.
Джек Воробей,
Ему револьверы меняет лакей.
Он расстреляет все обоймы в окно,
Они уже не вернутся.
Джек Воробей,
Он ближе к вечеру намного щедрей,
Он толстокожей сигаретой своей
Дает другим затянуться.
Только не прячь свои красивые глаза под очки,
Я точно знаю, мы с тобой дурачки.
Ты помнишь — это плохо лечится.
Только не плачь, и за спиною не сжимай кулачки,
У нас написано на лбу — дурачки.
А это так ужасно лечится.
Джек Воробей,
Он перепробовал немало ролей,
Он много масок износил на лице,
Оно чуть-чуть постарело.
Джек Воробей,
Он спутал карты в бухгалтерии дней,
И с каждым годом его ночи длинней,
И выносливей тело.
Только не прячь свои красивые глаза под очки,
Я точно знаю, мы с тобой дурачки.
Ты помнишь — это плохо лечится.
Только не плачь, и за спиною не сжимай кулачки,
У нас написано на лбу — дурачки.
А это так ужасно лечится.
Ночью в голове заикаются слова,
В телевизоре одна звезда другой дает по морде,
Новая зима подтверждает плагиат,
Снова дождь, сомненья, слякоть и печаль,
А в двери входит
Та, что несет мне свет, который я задуваю,
Та, что несет мне свет, который слепит глаза,
Та, что несет мне свет, от которого жмурюсь,
Та, что несет мне свет:
Ночью мне придет с <одноклассников> ответ,
Моя первая любовь нашлась легко, но нету фото,
Ей сегодня лет ровно столько, сколько мне,
Нам бы встретиться — вот вышел бы конфуз,
А в двери входит
Та, что несет мне свет, который я задуваю,
Та, что несет мне свет, который слепит глаза,
Та, что несет мне свет, от которого жмурюсь,
Та, что несет мне свет:
Ночью мне звонит весь шорт-лист моих друзей,
Притворяюсь, что рассержен и лежу под кислородом,
Сам же никому не звоню и не пишу,
И гитару выпроваживаю спать,
Ведь в двери входит
Та, что несет мне свет, который я выключаю,
Та, что несет мне свет, который слепит глаза,
Та, что несет мне свет, от которого жмурюсь,
Та, что несет мне свет:
Был одинок, так одинок,
Своей судьбой доволен быть не мог.
Ночь, улица, фонарь, в аптеке варят грусть.
Деньги копил, водку не пил,
На 23 февраля купил,
Ее доставили ночью, как ценный груз.
Бай-бай, жена из Икеи,
Бай-бай, глаза доброй феи,
Бай-бай, с цепочкой на шее,
На сдачу целый пакет программ.
Бай-бай, жена из Икеи,
Бай-бай, на батарее,
Бай-бай, и нету роднее,
И никаких тебе семейных драм.
Распаковал, соком взыграл,
Тело выше всяческих похвал —
90-60-95.
Голос красив, словно у нимф,
И петь умеет на любой мотив,
А когда надо умеет она молчать.
Бай-бай, жена из Икеи,
Бай-бай, глаза доброй феи,
Бай-бай, с цепочкой на шее,
На сдачу целый пакет программ.
Бай-бай, жена из Икеи,
Бай-бай, на батарее,
Бай-бай, и нету роднее,
И никаких тебе семейных драм.
Прожили год, время — вперед,
Я все боялся, что ее замкнет,
Теперь я понял, что напрасно я гнал волну.
Прожили год, дети вот-вот.
Нам государство надавало льгот.
Мечтаю я — не купить ли еще одну.
Бай-бай, жена из Икеи,
Бай-бай, глаза доброй феи,
Бай-бай, с цепочкой на шее,
На сдачу целый пакет программ.
Бай-бай, жена из Икеи,
Бай-бай, на батарее,
Бай-бай, и нету роднее,
И никаких тебе семейных драм.
Ты прилетела к нам с Юпитера,
Но говорила, что из Питера,
В поисках солнца с рюкзаком дождя,
Скрипка в футляре.
Струны стирали пальцы до крови,
И рукава казались мокрыми,
Странно, что мы с тобой ни разу так
И не переспали.
Белой звездой повисла луна,
Черной звездой — осколок стекла,
Красной звездой сгорает любовь моя:
Ты прилетела к нам с Юпитера,
Но говорила, что из Питера.
Песни неведомые пела мне
Птичьим сопрано.
И не дружила с телефонами,
И тяготилась разговорами,
Если я лез к тебе с расспросами,
Ты засыпала.
Белой звездой повисла луна,
Черной звездой — осколок стекла,
Красной звездой сгорает любовь моя:
Ты мне не пишешь ни с Юпитера,
Ни из Самары, ни из Питера.
Ты уезжая забрала футляр,
Скрипку оставив.
Струны стирают пальцы до крови,
Все расставания не вовремя,
Странно, что мы с тобой ни разу так
И не переспали.
Белой звездой повисла луна,
Черной звездой — осколок стекла,
Красной звездой сгорает любовь моя:
Он думал, это жизнь, а это был саундчек,
Настройка тонких лучей от сердца.
В каком-то древнем году пришел к нам человек
Согреться.
Он думал, это жизнь, а это был саундчек,
Разведка боем с его командой,
Он, обойдя весь свет, нашел у нас ночлег
С массандрой
А что не допито, уже не прольется,
А что не докурено, то пыль на ветру,
А кто не допел, тот сейчас вознесется
На небо, и я не вру.
Я не вру.
Он думал, это жизнь, а это был секрет
Слепого дядьки Поли-
Шинэля.
И каждый божий день лелеял свой предмет
В постели.
Он думал, это жизнь, а это был всего
Один короткий клик,
Клик мышью.
Он осознать не мог — откуда страсть его
К гашишу.
А что не допито, то уже не прольется,
А что не докурено, то пыль на ветру,
А кто не допел, тот сейчас вознесется
На небо, и я не вру.
Я не вру.
Он думал, это жизнь, да разве это жизнь,
Когда девиз: умри-
Воскресни.
И если есть, что спеть, ты лучше воздержись
От песни.
А что не допито, то уже не прольется,
А что не докурено, то пыль на ветру,
А кто не допел, тот сейчас вознесется
На небо, и я не вру.
Я не вру.
По ее мнению, надежды не намажешь на хлеб,
По ее мнению, уж лучше б сочинял ширпотреб,
По ее мнению, пока я лишь звезда стенгазет.
По ее мнению, от крыльев только перья и пыль,
По ее мнению, прикольно было б сдать их в утиль,
И лишний доллар для семейного бюджета не вред.
Завтра она наверно, проснется,
Завтра она укурится в дым,
Завтра она, быть может, вернется,
Но я уже, я уже стал другим.
По ее мнению, я редко посещаю спортзал,
И дай мне волю, я бы точно до обеда лежал.
И ждал, что кто-то принесет воды в кармане пальто.
По ее мнению, я слишком предсказуемый стал,
По ее мнению, уж лучше бы я ей изменял,
Такие вещи до нее не говорил мне никто.
Завтра она наверно, очнется,
Завтра она укурится в дым,
Завтра она, быть может, вернется,
Но я уже, я уже стал другим.
По ее мнению, я слишком депрессивный ковбой,
По ее мнению, я слишком часто занят собой,
Что сплю с гитарой, а кровать троих вмещает едва.
По ее мнению, нам нужно поменять ПМЖ,
А то идет к тому, заставят всех ходить в парандже,
Но я останусь, даже пусть она раз двести права.
Завтра она наверно, проснется,
Завтра она укурится в дым,
Завтра она, быть может, вернется,
Но я уже, я уже стал другим.
Нужно ли тратить вопли любви,
Когда дует ветер и в небе летают птицы.
Свалка спящих на голом полу прекрасна,
У них просветленные лица.
Дионисовы оргии длятся минуты,
И все же на это уходят годы.
И мы ждем автобус, который нас привезет на Площадь Свободы.
На мне нет фрака и светлых перчаток Диор,
И я не подвластен Иисусу.
Мое декадентство облито помоями грусти,
И многим оно не по вкусу.
В кольце нет трамвая,
А ездить в такси давно вышло из моды,
И мы ждем автобус
Который нас привезет на Площадь Свободы.
Усопший бог уродлив, но было время,
Когда он был свеж и молод.
Реквием выплеснул боль на темный проспект,
И поэтому дикий холод.
И грязный троллейбус едва ли живой,
Он вязнет в бетонных водах,
Но когда-нибудь
Этот троллейбус нас привезет на Площадь Свободы,
Тем, кто умер, не страшен таинственный газ,
Доброй ночи тем, кто живет сейчас.
Краны открыты, в трубах застыла вода,
Кончился день, но есть еще ток в проводах.
Я смотрю, как пылает звезда на фонарном столбе,
Я взываю к небу, никто не внемлет мольбе.
Где же тот бог, что когда-то грел чай на плите?
Если выключат свет, я буду сидеть в темноте.
А вчера были гости, друзья принесли воды.
Мы наполнили вазу, в ней распустились цветы.
А сегодня ваза пуста, лепестки на столе.
Я пою колыбельный мотив самому себе.
Спи, хроноп, в объятиях долгих ночей,
Ты всегда был один, ты всегда был ничей.
Спи, и придет прекраснейшая из фей,
Спи спокойно, она скоро станет твоей.
Гаснет фонарь, и звезды едва видны,
Я прикасаюсь к струнам, они холодны.
Чтобы избавить душу от вечных мук,
Я отдаю металлу тепло своих рук.
Спи, хроноп, в объятиях долгих ночей,
Ты всегда был один, ты всегда был ничей.
Спи, и придет прекраснейшая из фей,
Спи спокойно, она скоро станет твоей.