Ты хроноп, я хроноп (1988 г.)

Первая настоящая рок-группа в Горьком… Первая горьковская группа, вышедшая на общесоюзный уровень… Самая современная и интеллектуальная группа города… Халявщики… Дилетанты… Снобы… и прочее, и прочее. Все это правда. И “первая”, и “дилетанты”, и “снобы”, и “самые”. Удивительный сплав громадного потенциала, невообразимой лени и здорового наплевательства. Слишком скучны и свинцовы будни провинциального рок-движения с его недоблэкморами и квазироттоиами, чтобы не любить эту группу, чтобы не сидеть на каждом концерте, трепеща, словно скользя по острому лезвию удовольствия меж двумя пучинами — пучиной хаоса, провала, отруба аппаратуры, лажи и пучиной академизма, накатанности, скуки. И даже если после, концерта ты “выжат, как лимон”, не менее, если не более, чем сами музыканты, если после концерта остается чувство, неудовлетворенности, то через два — три дня осколки впечатлений составляются сами, срастаются. И цельная и гармоничная картина происшедшего (несмотря на зудящие швы) озаряет мозг и не скоро отходит назад во влажные закоулки-сознания, и остается там навсегда — ведь душа бессмертна!

   “Хроноп”-это Феникс, сгорающий на синюшном газовом трилистнике обломков и возрождающийся в ясном, спокойном свете новых идей, возрождающийся, чтобы снова сгореть, а потом снова возродиться. И так до бесконечности, ведь душа бессмертна! Им не грозит великий конвейер становления рок’н’ролльной звезды, хронопы знают его наизусть и предпочитают быть подальше от шумных заводов. Место работы хронопа —мастерская, непременно на травке и рядом с леском. “Хроноп” никогда не возглавит хит-парад, не станет идолом — разве может стать звездой старый волынщик, сам мастерящий свои инструменты и сам же (правда, не очень твердо) на них играющий?

   Мировоззрение “Хронопа” — вопрос особый. Во младенчестве марая пеленки и припадая к материнской груди, полной портвейна, он громким криком пытался развалить нависшие стены 9-этажного блочного сарая. Тщетно. Шли годы. “Хроноп” рос, постепенно мебель в квартире поменяли, сделали ремонт, на стены приклеили фотообои, создающие иллюзию бесконечности. Но “Хроноп” уже знал эти игры с бесконечностью. он не зря учился у старших братьев, он знал, что обратная сторона фотообоев не так загадочна, как обратная сторона луны, и отнюдь не так божественна, как та сторона зеркального стекла. Каков бы не был антураж, стены — всегда стены, и они держат крышу, а на улице дождь.
   И “Хроноп” перестал кричать. Он долго и бесцельно перекладывал безделушки из одного угла комнаты в другой, потом бросил все и надолго приник к окну. Он увидел свинцовое небо, на зеленом фоне далекого леса лениво состязались черепахи, будто капли на холодном стекле.

   “Хроноп” представляет, что где-нибудь в Питере или в Найроби выступает Фил Коллинз. “Хронопу” грустно, — его туда не зовут, а он так хотел бы поиграть с Филом, ведь он такой простой и добрый и совсем не похож на Костю Кинчева. Чтобы не расплакаться, «Хроноп” начинает всматриваться в этот дождливый промозглый мир за окном и находит его страшно интересным: по улицам снуют мажоры, выгуливая обманутых девочек-кантри, мартовские холостяки, опасные, как иранские террористы, провожают их недобрым взглядом, воют сирены патрулей, стриженные хиппаны торгуют в кооперативных ларьках значками, густые черные очереди за вином уходят за горизонт, а из-за горизонта встает столь долгожданное солнце.
   И “Хроноп” забывает о Питере, о Филе Коллинзе, оглушительно ржет, он готов обнять весь мир, выпить все вино и любить всех девочек-кантри. Путаясь в словах и аккордах, “Хроноп” пишет очередные 300 песен с обрывками мыслей, вычитанных когда-то у кого-то, но не в мыслях тут дело, разум вообще последняя вещь, весь секрет в интонации того, что написано.
   Вот каково мировоззрение “Хронопа” и я верю, что наступит момент, и он… нет, он не будет разбивать окна и прыгать вниз, “Хроноп” просто спустится по лестнице и выйдет на улицу, первым из всех жильцов этого дома.
   Музыка “Хронопа” под стать его мировоззрению. Рычит в тупиках тяжелый рок, плюясь сиропом кипит котел попса, сквернословят панки, Роберт Фрипп изобретает новые звуки, критик Николай Мейнерт — новую философию, а “Хроноп” наигрывает свои вечные баллады и, сочинив новую песню, бежит к своим лучшим друзьям послушать последний “Токин Хэдз” и, погрустив на тему “Ну, почему я не Бирн?”, пишет об этом следующую вещь. Сорок раз на дню он принимается перенимать опыт какой-нибудь любимой группы, но быстро ломается, предпочитая покурить. Зато на вопрос: “Какую вы музыку играете?”, “Хроноп” всегда гордо отвечает: “Как какую? Новую волну!”.
   Что же такое “Хроноп”? Это маленькая модель мира, каковым он никогда не будет. Это порывистый Максюта и видавшей виды Брюх, прагматичный мечтатель Таракан и домовитый Паша. А женщины какие — о чудо!— заботливая “мама Мэри” и странная Соня. А философичный художник Конь! А Витя Ходос— наша совесть! И, конечно, Хулио Кортасар — первый и вечный магистр ордена хронопов на земле? И еще многие и многие миллионы людей, которые строят дома, играют на трубе, пишут книги, ремонтируют сантехнику, летают на самолетах, то есть живут.

   Н. Лукас
    «Нижегородские рок-н-ролльные ведомости» 1988 г.