1. 3 мая 1985 года пятеро друзей — студентов и выпускников нижегородских вузов — образовали группу ХРОНОП. Спустя 23 дня в домашних условиях был записан дебютный акустический альбом.

   2. Первый «электрический» концерт Хронопа состоялся в октябре 1986 года на первом горьковском рок-фестивале. Перед выступлением «хронопы» зачитали Манифест, один из пунктов которого гласил: “Лучше фальшивая нота, чем фальшивая песня”. Жюри фестиваля под председательством Артемия Троицкого наградило группу призом «За самую спорную программу».

   3. Осенью 1987 года ХРОНОП занял призовое место на рок-фестивале в Подольске (позднее его окрестят «советским Вудстоком»). По следам фестиваля критик Сергей Гурьев писал: «Тексты горьковчан периодически брали за душу. Их лозунги “Мы гибкие люди, мы — шланги” и “Сержант Пеппер, живы твои сыновья”, несмотря на огромную интеллектуально-эмоциональную дистанцию между ними, вызвали равновеликие взрывы аплодисментов”.

   4. В 1989 году ХРОНОП участвовал в советско-датском проекте «Next Stop Rock’n’Roll» Продюсеры проекта отобрали для участия с советской стороны 14 групп. На 2CD-сборнике была издана песня «хронопов» «Костер».

   5 Первый студийный альбом «Здесь и сейчас» ХРОНОП записал в феврале 1990 года. Летом следующего года он был выпущен Ленинградским отделением фирмы «Мелодия».

   6. В 1990 году ХРОНОП принял участие в музыкально-экологических акциях «Волга-90» и «Байкал-90» в рамках проекта «Рок чистой воды». Песня «Кофе» вышла на сборнике проекта.

   7. История создания альбома «Легче воды» (1991 г.) вошла в книгу Александра Кушнира «100 магнитоальбомов советского рока. 1977 – 1991: 15 лет подпольной звукозаписи». Автор писал: «Отличительной чертой хроноповских поисков оставалась способность всегда быть интеллигентными настолько, насколько это вообще возможно в рок-музыке».

   8. В середине 90-х ХРОНОП ушел в глубокий андеграунд.
Однако в 1995 году была предпринята попытка записать третий альбом. По недоразумению треть записанных в студии песен так и не была сведена. Альбом остался незавершенным.
В том же году Сергей «Чиж» Чиграков, старинный приятель «хронопов», записал на альбоме «О любви» две их песни – «Любитель жидкости» и «Still Life», которые в одночасье стали хитами.

   9. В декабре 1999 году ХРОНОП в альянсе с диджеем Максимом Капчицем подготовил трип-хоповую программу, часть которой была снята и показана одним из нижегородских ТВ-каналов (программа «Музыка XXI века»). 6 января 2000 года группа распалась.
В «нулевых» годах автор песен ХРОНОПа Вадим Демидов сочинял песни и играл на гитаре в группах ЗАМША и КРУПСКАЯ.

   10. 10 февраля 2006 года экс-«хронопы» отмечали день рождения Вадима Демидова. По счастливой случайности тем же вечером в архивной рубрике программы «Чартова дюжина» («Наше радио») прозвучала песня ХРОНОПа — «Любитель жидкости» (запись с концерта в Зеленограде 1988 г.). Тогда же за праздничным столом было решено возродить ХРОНОП, началась работа над новым альбомом.

   В его записи приняли участие «хронопы» из состава 90-х годов: кроме Демидова – Александр Терешкин (гитара), Павел Носков (барабаны), Алексей Максимов (бас), Андрей Малых (флейта). В качестве «специального гостя» на запись альбома был приглашен старинный друг «хронопов», не раз принимавший участие в концертах группы – скрипач Максим Поведский.
   Запись альбома «Любитель жидкости» проходила в нижегородской студии «Аваллон» (звукорежиссер Сергей «Гост» Мишанькин).
   В трек-лист альбома вошло 13 песен, написанных Вадимом Демидовым с 2004 по 2006 г.г. Кроме того, впервые были записаны в студии 4 классические песни группы, в том числе «Любитель жидкости», прославленная Чижом.

 2 мая 1985 года
(История «Хронопа», написанная Кириллом Кобриным)

Рите Меклиной

   Все началось примерно в те же дни, когда по-цековски молодой, меченый Русским Богом правитель занял престол, на котором еще пару месяцев назад задыхался рыхлый старик, похожий на киргиз-кайсацкого идола. Золотые денечки истекали, что-то другое, а не время кремлевских курантов, затикало на всех часах Советского Союза: то ли звезды так расположились, то ли эпоха, тяжко устав от самой себя, махнула хвостиком и затрусила назад, в чащу прошедшего и совершившегося. В любом случае, отмечали 1 мая 1985 года как всегда – демонстрацией и портвейном. Слова «Карабах» и «Агдам» можно было еще прочесть не в военных сводках, а на бутылочных этикетках; впрочем, несчастным напиткам уже через несколько месяцев предстояло подвергнуться нешуточным гонениям со стороны нового генсека. Второго мая мне позвонил Демид. За окном светило солнце, на родном проспекте Кирова было послепразднично тихо, демидовский голос звучал торжественно. «Кирьян, — сказал он медленно и гордо, — Кирьян, мне двадцать четыре года и я еще не знаменит». В сообщенном факте не было ничего удивительного; мне шел двадцать первый год и я тоже не был знаменит; Гриштоферсону, Дрюле и Ходосу было аж по тридцать, но степень их известности не сильно превышала нашу с Демидом. Мы вообще жили среди совершенно незнаменитых людей, в полузабытом закрытом городе, который упоминался почти исключительно как место ссылки знаменитого вольнодумного академика. Не знаменит, big deal! — ответил бы я сейчас, из нынешнего своего места жизни, как географического, так и экзистенциального. Но, повторяю, времена тогда были иные, точнее – одни времена, преспокойно без нас с Демидом обходившиеся, кончились, а другие – тоже не предусматривавшие никаких сольных партий для двух горьковских парнишек – еще не начались. Тот звонок прозвучал в момент смены караула эпох, в те исторически-ничейные пять минут, когда каждый может блеснуть: сплясать вприсядку, спеть «Из-за острова на стрежень», стать архангельским мужиком или отчаянным пилотом Рустом.

   Потому я сказал ему не «Ну и что?», а «Отличная мысль. Я тоже. А как?». А он ответил: «Надо создать группу. Я, ты, Таракан, Максюта, Лехандт». А я ему: «Полный улёт. Офигеть. Встречаемся сегодня на Горького. В шесть».

   Надо сказать, что мы тогда были заворожены этой литературно-географической тавтологией: площадь Горького в городе Горьком. Из площади Горького вытекает в обе стороны улица Горького, на которой, кстати говоря, и жил старик Ходос: он был почти на 10 лет старше и слыл знатоком авангардного джаза. Еще Ходос знал и использовал в обыденной речи отличные слова: «сублимация», «додекакофония», «Ефим Барбан» и «гипотеза» (с ударением на «е», точнее – на «э», так что произносилось это как-то, как нам казалось, старорежимно – «гипотэза»). На самой же площади, прямо напротив чугунного задумчивого Горького — сапоги и ницшевские усы — обитал Лехандт, единственный в нашей компании джентльмен и житель центра. В его комнате всегда давали чай, а на стене висели «роллинги» времен Black and Blue.

   В силу этих (и множества других) причин площадь Горького давно превратилась в базу операций нашей веселой компании. А компания была действительно веселой, хотя сейчас – если увидеть наши нынешние физиономии — в это сложно поверить. Впрочем, почему бы и нет? Так или иначе, мы были счастливы, бедны и счастливы, хотя слово «бедны» следовало бы заменить на «нищи». Да, как написали бы в старом романе, «нищи как церковные мыши». В те времена функция денег как всеобщего эквивалента интересовала нас только на пластиночных и книжных толчках, да в винных магазинах. Нет, денег решительно не было, даже у Демида, вполне женатого и обремененного конторской службой. Но, по крайней мере, он имел дома обед. Я, Таракан и Максюта обед – гипотетически – тоже имели, но для этого нужно было появляться дома, а этого мы решительно, хотя и по разным причинам, избегали. У несчастного Таракана в родительской двухкомнатной хрущевке ютилось шесть человек; музыку он слушал только в наушниках, а читал ночами в сортире. Максюта надолго исчезал из родительского (очень уютного) дома под предлогом занятий лыжным спортом, хотя лыжам он очевидно предпочитал лыжниц. Что же до меня, то я бунтовал против домашних, которые пытались воспитывать в прикладном советском духе, к тому же в то время переживал самый разгар упоительного романа с алкоголем, сделавшем весну 85 года такой яркой, отчетливой, волнующей.

   Собравшись вечером на Горького, почему-то решили, что сегодня пить не будем. Демид изложил план похода за рок-н-ролльной славой; я поддакнул, указав на своевременность места и времени: никакого настоящего рока в Горьком тогда и в помине не было.

   Декорации исторической встречи: большой сквер, окольцованный шумной дорогой, памятник земляку-писателю, выкрашенные белым и зеленым скамеечки, на них – мамаши, приглядывающие за детьми, нежные парочки, мрачно рыщут кампании пэтэушников, нагрянувших из пролетарских районов прошвырнуться по Свердловке. Вокруг дома – дурной купеческий ампир, пара хрущевок, робкий конструктивизм почтамта, недавно выстроенные и уже вытертые панельные коробки, на первых этажах магазины: книжный, «Мелодия», «Детский мир», гастроном, «Электротовары», за углом – кафе под народным названием «Серая лошадь», воспетое, по легенде, Макаревичем в песенке «У дверей заведенья». Май, упоительный май, тепло, клейкие листочки, уйма свободного времени, весь мир твой, ибо никогда не захватит тебя в свои сети. О, да, этот мир, знакомый до слез, до боли, до ненависти, родной, убогий, никчемный, проклятый и преданный потом всеми – ты был тогда для нас, ничего не соображающих пацанов, и тюрьмой и раем, мы вознамерились потрясти тебя своими проклятиями, а в результате – отпели. Как смогли, прости уж.

   Самым главным искусством для нас естественно был рок-н-ролл, не в смысле Чака Берри и Элвиса Пресли, конечно; мы жаждали тотальной рок-революции, всеобщего побега из застоявшегося в советском викторианстве мира, расширения сознания, свободы, в конце концов; хотя я, кажется, никогда не был потом таким свободным, как в 85 году. Быть может мы поэтому и проиграли, что стартовали с самой высокой точки. Дальше дорога вела вниз. Но нам казалось, что только рок-н-ролл вынесет нас на топ, что стоит только вдарить по струнам и все будет в кайф, в умат, полный ништяк и кочумай психоделик; отъешь кусочек магического рок-н-ролльного гриба и вот ты уже растешь, как Алиса, а провинциальный совок у твоих ног — мелкий, злобный, картонный. Топни ногой и нет его. Стать знаменитым? Пожалуйста, вот тебе гитара и вперед! «Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли?». Она есть, БГ! Вот эти парни, вот эта шпана: стоит на площади Горького, курит «Беломор», плюется, посматривает на девчонок, плетет заговоры, как же стать знаменитым в 20 с лишним…

   К кому же было воздевать руки, как не к БГ? Кого было еще петь на пьянках, хором, под гитару, как не их — божественного Гребенщикова, богоравного Майка, великолепного Цоя? Все-таки, это было единственное современное искусство, которое мы знали. Все остальное кончилось ко второму мая 1985 года. Так, по крайней мере, нам казалось. Неутомимые меломаны, ходоки в кино и читатели переводных книг, мы были безоружны до тех пор, пока не услышали году в 82-м рок-н-ролл на родном языке. Что это было? Не помню. Быть может «Ты дрянь» Майка, или «Мои друзья» Цоя? Скорее всего, это были песни «Аквариума» — «Минус 30» или «Иванов». С нами заговорили на нашем же языке, мы мгновенно сообразили, что можем делать так же, пусть хуже, но так же, стена, отделявшая нас от T-Rex, Clash, Антониони и Сэлинджера, рухнула и мы оказались на их стороне, на стороне делателей, а не толпы. На осознание прорыва ушло года полтора: компания наша безостановочно выдавала на гора рассказы, песенки для друзей, Таракан выступал в каком-то студенческом театре; впрочем, пьяные прогулки по центру, залихватские поездки в студенческий лагерь на Горьковское море и охота на девиц были пока важнее. До того самого 2 мая.

   Конечно, рок-группа! Демид уже сочинял песни для внутреннего употребления; когда давили песняка где-то у костра или на хаусе (куда – как известно – надо было приходить в джинсах фирмы «Леви-Страус»), то его спортивно-эротические гимны «Динамо» и «Торпедо» котировались ничуть не ниже «киношных» «Битника» и «Электрички» или «зоопарковского» «Здесь нас никто не любит». Народ торчал, девочки мягчели, известные молодежные пияницы хлопали по плечу и наливали. Впрочем, подельники по пластиночному толчку, старый хиппан Дрюля и санитарный врач Груздь, известный любитель Дэвида Боуи и самодельного рябинового вина, которое бродило в его ванне, так что мыться Груздь ходил к родителям, зато в магазин не нужно бегать, тоже удобно; так вот и Дрюля, и Груздь, и Гриштоферсон и Коля Цепеллин смотрели на нашу русскую рок-блажь неодобрительно. Приговор вынес афористичный Груздь: «Нормальные люди слушают западную музыку и читают русские книжки, а вы все делаете наоборот». Не совсем верно: и панк, и «новую волну» мы прилежно изучали в лучших образцах: Police, Cure, Clash, PIL, Stranglers, Talking Heads безостановочно крутились у нас на вертаках, так же, как пятью годами раньше — Genesis, Led Zeppelin, Yes, T-Rex, King Crimson и прочие герои волосатых семидесятых. У «фирменных» групп мы учились, а русскими — жили. Потому первый альбом горьковской группы, созданной 2 мая 1985 года, назывался «Домашний аквариум».

   Но все это еще впереди. Пока же мы стоим на площади Горького, курим и создаем группу. Думаю, зрелище было прекомичнейшее. Одевались мы скверно: советская легкая промышленность была не лучше советской автомобильной, да и расходов на экипировку богемная экономика нашей компании почти не предполагала. Своего Савенко у нас не завелось, так что брюки было шить некому. Я донашивал джинсы за одногруппником, чья мама работала в ресторане и трогательно одевала сыночка во все новое. Потому мне доставались вполне сносные штаны. Но всех затмил Таракан: мы с Максютой помнили его оранжевую маечку аж с пятого класса, так он и доносил ее до Чернобыльской аварии и 27 съезда КПСС. К выпускному классу мама справила Таракану основательное зимнее пальто – на ватине, из толстого черного сукна, с каракулевым воротником, доспехи, а не пальто! На шапку средств, кажется, не хватило и Таракан, закованный в индпошивочные латы, венчал свою голову детской спортивной шапочкой, «гребешком». Несколько лучше обстояло дело с амуницией у остальных, а Демид даже щеголял в новомодных штанах-бананах, которые даже тогда невозможно было видеть без смеху. Да, мы были бедны, скверно одеты, имели дурные манеры и собирались делать рок-революцию. Что может быть естественнее?

   Лехандт молчал, Таракан приговаривал «Ну ни фига себе…», а Максюта иронизировал, то есть, каждый вел себя вполне естественно. Предложение не вызвало немедленного восторга, впрочем, и возражений тоже. Группу так группу. Что же, надо придумать название, сочинить с десяток песен, порепетировать, да записать их на пленку. Потом нарисовать обложку, сфотографировать ее, размножить запись, каждую пленочку оформить как настоящий альбом и запустить его по друзьям-знакомым в Горьком, Москве, Питере, а там, глядишь, и пригласят сыграть в Ленинградский рок-клуб и легендарный Тропилло предложит записаться у себя на студии и будет слава и все изменится – этот город, эти люди, этот воздух. Площадь Горького города Горького обрела дополнительный объем от одних только предвкушений будущей славы. И это только начало. Что же будет потом?

   Да, тогдашние представления о славе сильно отличались от нынешних; славы хотелось, но особого рода – среди своих и потенциально своих; к последним, естественно, относились все нестрашные особи женского пола от 16 до 26. В Горьком «наших» было немного – друзья-меломаны, горстка местных богемных героев (один из которых славился чтением стихов в голом виде, а другой однажды проехал стопом аж до Владивостока), одногруппники, да и то не все. Революцию приходилось делать со скромными наличными силами, но мы не унывали, ибо сам характер готовящегося переворота относился скорее к области сознания, нежели общества. Присутствовал и несомненный локальный патриотизм: лучшая русская рок-группа должна была вырвать из безвестности наш горький город; так что не зря мы собирались на площади имени единственного по-настоящему знаменитого земляка.

   Дело оставалось за малым. Сочинить, спеть, записать.

   С первым трудностей об ту благословенную пору мы не испытывали. Уже в ближайшие дни были созданы такие шедевры, как «Я на стуле сижу у окна», «Клянусь париком Кобзона», «Пастух электрических слов» и с десяток других песен непревзойденного качества. Правил игры мы не знали, да они тогда еще и не устоялись, так что писать можно было в прямом смысле этого слова – от фонаря. А фонарик тот горел ох как ярко! Демид, Лехандт и Максюта сочиняли сразу целые песни; я же, никогда в руки не бравший гитары, строчил тексты и отдавал их Таракану, который перекладывал эти вирши на свою музыку. В общем, процесс сочинения сразу приобрел пугающе бурный характер; кажется за несколько лет было накоплено материала на несколько вполне альбомообильных групп. Бродить в лесу символов и метафор, насаженном питерскими гениями, было легко и приятно: соответствия аукались, перешептывались, образы переглядывались и по нашему желанию выделывали всевозможные манипуляции; из одной загадочной строчки проглядывал нечитанный еще нами Толкиен, из другой – древнекитайские байки, из третьей – Хармс, молва о котором докатилась и до берегов Волги. Легкость возникала от того, что мы смутно представляли, из чего сделаны тексты, которые боготворили; любое слово могло на самом деле значить все, что угодно. С таким подходом несложно было упаковать персональную мифологию в ровные ряды строчек, снабженные рифмами. Главное, чтобы составляющие их слова были родом из разных лексических провинций; «простые слова и странные связи — какой безотказный метод…» — что же, БГ, как всегда, прав.

   Но вот уже со следующей стадии – «спеть» — начинались сложности. Даже не спеть, а сыграть: луженой глоткой и минимальными навыками распевания несложных рок-гимнов обладали все, кроме, опять же, меня…

   Следует внести ясность. Чтобы стать героем рок-н-ролла, «уметь играть» совершенно не нужно: это доказали десятки превосходных групп от «Роллинг Стоунз» до «Нирваны» и REM. Однако надо хотя бы по-рокерски «не уметь играть» — чувствовать ритм, иметь драйв, впитывать энергию и мгновенно ее выбрасывать. Все остальное – беглость пальцев патлатого гитариста, диапазон голоса пижонистого певца, наличие академического музыкального образования – значения не имеет. Все остальное – для тошнотворного хард- и арт-рока или – еще хуже – для советских филармонических эстрадных групп. Это мы тогда точно знали и никто никогда не убедит меня в обратном. В общем, особых беспокойств насчет собственных музыкантских навыков не возникало, а драйв был, конечно был, никаких сомнений! Демид худо-бедно бренчал на шестиструнной, а Таракан вообще котировался как будущий Джимми Пейдж – постоянно пилил что-то на гитаре и даже посещал в школе студию, где, впрочем, его заставляли играть не на инструменте Риччи Блэкмора и Стива Хоу, а на бандуре. Случись это в девяностые, какая блестящая рок-карьера ожидала Таракана! его бандура идеально подошла бы дурашливой эпохе «русского балалаечного рока». Бандура! Рядом с ней незабвенный баян Федора Чистякова отдыхает… Что же до Максюты и Лехандта, то они не без труда, но ставили аккорды; а вот я, увы, умел разве что свистеть.

   Тем не менее, мы без колебаний взялись за дело: гитаристами с правом голоса были назначены Демид, Таракан и Максюта (позже он переквалифицировался в басиста), Лехандт исполнял свои песни и играл на такой странной дудочке с фортепьянными клавишами (кстати, Демид еще умел выдавать презабавные трели на пастушьей деревянной флейте), а я… Я шумел, изображая приличный для акустической группы перкашн, да имитировал характерный нововолновый барабанный «удар-выстрел», обрушивая пластмассовую линейку на обтянутую дерматином поверхность своего дипломата. Так вот и репетировали у Лехандта дома, под веселыми взглядами роллингов, попивая чаек, а не портвейн (один раз я приперся пьяный, так был с позором отчитан и более таких вольностей себе не позволял), за окном стоял восхитительный май, генсек начинал борьбу с алкоголем и ускорял экономику, до летней сессии оставалось еще целых три недели, с люстры свисал жалкий микрофон от бытового магнитофона «Маяк», на который записывался лучший альбом всех времен и народов под названием «Домашний аквариум». И – повторю это в сотый раз – мы были счастливы.

   Кстати о названиях. Великая группа, созданная 2 мая 1985 года, называлась «Хроноп». Что, безусловно, выдавало в нас слабаков, книжных людей, псевдорокеров. Может быть и так, хотя десятки групп носили литературные названия и ненастоящими от этого не становились: вполне библейский «Дженезис», историко-агрономический «Джетро Талл», эстетский «Кокто Твинз». Я уже не говорю о затерявшемся в начале семидесятых «Степпен Вулф»… Дело не в этом. Название было знаком экзистенциального выбора, сделанного нами; выбора осмысленного и очевидного, пусть и совершенного в рамках довольно искусственной систематизации, придуманной Кортасаром. Назвать себя «хронопом», этим странным существом, «зеленой и влажной фитюлькой», по сути «художником» — что-то значило в городе, населенном несчастными «надейками» и по-советски благополучными «фамами». Чутье подсказало, что если фамами и надейками рождаются, то хронопами можно только стать. И мы ими стали, быть может только на один майский день, но стали.

   Впрочем, все гораздо проще. В кортасаровских «Историях о хронопах и фамах» есть глава «Пение хронопов»: «Когда хронопы поют свои любимые песни, они приходят в такое возбуждение, что частенько попадают под грузовики и велосипеды, вываливаются из окна и теряют не только то, что у них в карманах, но и счет дням. Когда хроноп поет, надейки и фамы сбегаются послушать, хотя и не понимают, что здесь особенного, и даже несколько задеты…». Вот мы и запели и под свои любимые гимны промаршировали тот безмятежный год, отделявший одну эпоху от другой, а потом потекло иное время, «Хроноп», научившись играть, меняя состав, репетировал, выступал, записывался; я, перестав лупить линейкой по дипломату и сочинять романтически-хулиганские песни, зажил другой жизнью; мы встречались каждую неделю, рюмочки стукались, дружеский треп не кончался, потом началась еще одна эпоха, потом – лет через десять — еще одна, «Хронопа» уже нет, меня в этом городе – тоже, мои друзья видятся лишь несколько раз в году, кто-то торгует книгами, кто-то лепит керамику, кто-то служит в банке. Но мне все кажется: дай сигнал, запусти видимую лишь нам ракету и мы сбежимся на площадь Горького города экс-Горького, рукопожатия, шуточки, знакомые до слез слова и жесты, и отправимся всей компанией прогуляться по солнышку, пятеро немолодых мужиков, распевающих хором сочиненный Лехандтом гимн:

   «Спи, хроноп, в объятиях долгих ночей.
   Ты всегда был один, ты всегда был ничей.
   Спи, и придет прекраснейшая из фей.
   Спи спокойно, она скоро будет твоей».
   Вот этой уверенностью и живу.

Кирилл Кобрин

Лучше фальшивая нота, чем фальшивая песня…
(История “Хронопа”, рассказанная Вадимом Демидовым).

   «Мне 24 года, а я не знаменит!»
   Все биографии “Хронопа” начинаются примерно одинаково: будто бы я утром 2 мая 1985 года позвонил своему другу Кириллу Кобрину и пожаловался на то, что мне уже 24, а я еще не знаменит. Забавно, но на самом деле все так и было. А вечером того же дня будущие “хронопы” (кроме меня и Кирилла в этой афере приняли участие Саша “Таракан” Терешкин и два Леши — “Максюта” Максимов и “Лехант” Казимиров) собрались на площади Горького и решили, что они ( мы ) — группа. Название придумалось позже. На следующий день мы дома у Леханта принялись на бытовой магнитофон “Маяк” писать первый альбом, на него ушло всего 23 дня. Длительность альбома “Домашний аквариум” — 60 минут. Слушать его сейчас рискованно для ушей, слишком уж он наивен. Сочинение песен нам в то время еще как-то давалось, но владели инструментами мы не лучшим образом. Впрочем, из инструментов у нас тогда было – пара дешевых акустических гитар, блок-флейта да какие-то детские гуделки-сопелки. А ритм обивался пластмассовой линейкой по кожаному дипломату. Ей-богу!

   «Клянусь париком Кобзона»
   Отмотаем пленку лет этак на 5 назад. Все “хронопы” познакомились друг с другом на “толчке” (это где меломаны менялись пластинками) то ли в 79-м, то ли в 80-м . Все мы более или менее слушали одно и то же — арт-рок (впрочем, и классический рок), джаз-рок, а где-то с 81-го года еще и “нью вейв”. Вместе пили портвейн, вместе ходили на книжную “биржу” (тоже “толчок”, но в другом месте), где покупали Сэлинджера, Пруста, Кортасара, Гессе и китайских поэтов, вместе устраивали конкурсы на “лучший рассказ”. Один из поводов создания группы заключался в том, что в 83-м году в летнем лагере политеха “Ждановце”, где мы ежегодно тусовались, кто-то нам подкинул кассетку с первым альбомом “Кино” — “45”. Всех очень сильно ошпарило! Естественно, вскоре мы фанатели и от “Аквариума”, и от “Зоопарка”. Замечу, что единственным музыкантом в нашей компании был Таракан, он снимал партии джазовых гитаристов и даже брал уроки у педагога. Правда, Лехант в музыкалке учился игре на фоно, но, судя по его навыкам, как-то без толка. Я немного дринькал по-подъездному на гитарке и пописывал дурацкие песенки, которые мне казались ужасно “нововолновыми”. В общем, в 85-м году “хронопов” назвал бы музыкантами только очень щедрый человек. Конечно, ни о каком распространении дебютного альбома тогда не шла речь. Да и вообще в затхлом Горьком (он еще и закрытым городом был!) никакого живого творчества не замечалось. До “Хронопа” рок-групп в Горьком не было вовсе, а все заводские ВИА пели о борьбе за мир и о “Ленин такой молодой”. А мы тем временем тихой сапой сочиняли песенки вроде “Клянусь париком Кобзона” и “Зачем я попал сюда”. Одно время мы даже подсовывали свой альбомчик друзьям-меломанам под видом неизвестного релиза “Аквариума” или “какой-то неизвестной питерской команды”. Да только никто этому не верил. Ха-ха.

   Мамаево побоище
   Первый концерт “Хронопа” состоялся в начале 86-года в баре “Бочка” на сходке местного поэтического клуба “Триклиний” (в него входили Игорь Чурдалев и его тезка Грач). Незадолго до этого в “хронопьи” ряды влился гитарист Саша Власов, друг Терешкина. Выпускник музучилища, он весьма неплохо играл на классической гитаре. Правда, как позднее заметил Кирилл, все музыканты после попадания в “Хроноп” почему-то начинали играть хуже. Репетировали мы у меня дома в 8-метровой комнате, отчаянно стараясь попадать в ритм. Соседи сходили с ума. Оказалось, что внизу только что родился малыш, он и стал едва ли первым нашим “фанатом”, правда, поневоле.
   К памятному концерту в “Бочке” наша “акустика”, по нашему мнению, была уже слушабельной. Но поэты “Триклиния” не оставили от нее камня на камне.
   Вот как о том концерте вспоминал спустя 2 года Кирилл Кобрин:
   — Это было похоже на Мамаево побоище. Публика была такой: приблатненные в культуре дамочки, девочки, мальчики, которые никогда в жизни не слышали никакого рока. Нас смешали с дерьмом. Чему мы были рады, так как от такой публики именно такого отзыва и стоило ожидать. После концерта мы чувствовали себя почти панк-звездами.
   В воспоминаниях Алексея “Полковника” Хрынова тому выступлению тоже местечко уделено:
   “Играли в составе, из которого разве что Власов и Терешкин могли без натяжки считаться музыкантами, да еще Вадик пел нормально. Остальные создавали шумовой эффект. (Например, Максюта взял бас в руки только потому, что “кому-то же надо”…). Тем не менее слушалось все довольно сносно. Пусть это был любительский уровень, но мелодии и тексты были в кайф. “Спи, Хроноп”, “Я на стуле сижу у окна”, “Любитель жидкости” впоследствии стали хитами в узких кругах.
   Первое отделение состояло из непосредственно выступления “Хронопа”, а во второй части оно обсуждалось присутствующими. Я был обескуражен тем, что люди, которые только что внимательно слушали, хлопали, где-то смеялись, смогли вылить столько “помоев” на головы бедных “хронопов”. Дескать, и пОшло все это, и никчемно, и ни поэзии, ни музыки, и с “Аквариума” все содрано, только бездарно. Короче, место, мол, вам не на сцене, а в общественном сортире.
   Больше всего меня поразило, что говорили это не Белинские и Гоголи, а стихослагатели местечкового значения, которых раз в год по обещанию печатали в газетах типа “Уренский пахарь”. Однако самих “хронопов” это обсуждение расстроило куда меньше, чем меня, так что закончилось мероприятие, как всегда, жизнерадостными возлияниями”.

   Зимой 86-го года все “хронопы” кроме меня и Кирилла укатили отдыхать на Домбай. А мы вдвоем решили не терять времени и сварганили мини-альбомчик нового проекта “Холден Колфилд”. В последствии его одобрили отдохнувшие “хронопы” и не раз тоже принимали в нашем сайд-проекте участие. Всего было записано 5 альбомов “Холдена”, причем для записи кто только не привлекался. Например, журналистка Светлана Кукина у нас пела и играла на фоно.

   Первый горьковский рок-фестиваль
   Звездный час “Хронопа” настал осенью 86-го на первом горьковском рок-фестивале, в жюри которого председательствовал Артем Троицкий. Мы уже отрепетировали пяток острых вещей в “электричестве”, но “акустика” по-прежнему довлела. Благодаря тому, что тексты “грешили” свободной разговорной лексикой и от всяческих фиг ломились карманы, группа после первого дня фестиваля превратилась для комсомольского начальства во врага номер один. Причем зал на глазах разделился надвое — одни предлагали нас кастрировать (пришла подобная записка из публики), другие жадно впитывали каждое слово. С того концерта нас всех стали узнавать на улицах.
   Жюри присудило “Хронопу” приз за самую спорную программу, что безусловно было нашей огромной победой. Когда позже я прослушал ту запись, то ужаснулся: от нее и впрямь пахло реальным драйвовым панком. А визжал я в микрофон так уморительно! Вот как о том выступлении написал некто КоКо в фанзине “ПроРок”:
   “И вот долгожданный “Хроноп”. Началось … Но не сразу. Сначала ведущий Александр Фуфаев зачитал представление группы, из которого публика узнала, что в составе “Хронопа” — отец-основатель Демидов (Брюх) — гитара, вокал, совесть группы Казимиров (Дух), еще отец-основатель — Кобрин (Кух), “экстремист”-гитарист Терешкин, а также другие титулованные люди — Власов (Влас), Носков (Пух).
   Зал в ожидании. К микрофону подходит еще один отец-основатель, он же Нюх, он же Максюта, он же басовик группы и произносит Манифест Хронопов, один из пунктов которого гласит: “Лучше фальшивая нота, чем фальшивая песня”. …Четыре композиции в “электричестве”, остальное в “акустике”. К сожалению, фальшивых нот было достаточно, но зато были СЛОВА. И главное, энергия, отданная залу. Естественно, не все это приняли и поняли…”
   АК Троицкий на послефестивальной тусовке сравнил нас с “Кино”, на что, я помню, обиделся Максюта, и даже с криком “Мы — не “Кино!” пытался сгрести критика в охапку и помутузить.

   «Ленинград Питером называть нельзя!»
   Первый период славы “Хронопа” длился, наверное, полгода. Пока публика не выучила тексты наизусть и не стала прислушиваться к звукоизвлечению — а это было наше слабое место.
   Кстати, перед фестивалем “Хроноп” записал свой второй альбом “Серые простыни”. На запись Кирилл привел своего одногруппника Пашу Носкова, который стучал на барабанах в университетском бэнде. Так и остался.
   Первый город, который нас позвали с концертом, была столица Татарии — Казань. Тогда для того, чтобы выступать на сцене, тексты должны были быть “залитованы”. Кто мог залитовать? Либо партия-комсомол, либо Союз писателей. Забавный был случай. Нам подсказали, что в местном Союзе писателей есть поэт –пародист Сточик. Говорили, мол, сидел в лагерях, демократ до мозга костей. Отдали ему на литовку наши песни. Около 15 вещей. И вскоре выясняется, что ни одного текста он так и не подписал. Выясняю его телефон, звоню. Он мне говорит:
   — Знаете, молодой человек, несмотря на все перестройки, все эти демократические дела, вы вредны нашему обществу. И если мне сейчас даже сам Горбачев позвонит и скажет, что бы я ваши тексты залитовал, все равно не буду. Лучше выложу на стол свой партбилет.
   — Но почему, — спрашиваю.
   — Посмотрите. Даже в самой вашей безобидной песне “Я на стуле сижу”, я уж закрываю глаза на непоэтичность, вы называете Ленинград Питером. Так нельзя! Город называется Ленинград!
   — Но он и есть Питер.
   — Но в стихах это нельзя употреблять. И в то время, как наши доблестные солдаты проливают кровь в Афганистане, вы заявляете, что против войны.
   Это у нас песня была “Холден Колфилд”. Мы сделали сэлинджеровского героя нарицательным, он у нас то ли панк, то ли металлист. И его привозят с войны в цинковом гробу. Милая баллада. В конце концов поехали в Казань без литовки.
   Надо отдельно заметить, что социальные тексты «хронопов» в ту пору были и впрямь круты. Более всего это касается «Шлангов» и «Провинциализма».

   Темная лошадка
   Тем временем в “Хронопе” появился саксофонист Гуня (Игорь Тычинин), а также трио шоуменов — Акула, Ян Мушкин и Полковник (тот самый). Во время выступления шоу-группа носилась из одного конца сцены к другому, что-то малевала на заднике, разрисовывала рожи музыкантам. Прикольные задники из склеенных газетных листов создавал художник Конь. Шоу и впрямь было экстремальным. После одного такого концерта (в ДК Маяковского) какие-то гопники навешали нам 3,14зды. Однако сам сейшен вышел классным!
   Вершиной успеха “Хронопа” было выступление на Подольском рок-фестивале. В этот подмосковный город тогда приехали едва ли не все известнейшие на тот момент группы — “Зоопарк”, “ДДТ”, “Телевизор”, “Наутилус”, “Настя”, “Калинов мост”, “Облачный край”. Были панки с ирокезами из Прибалтики. Среди тех, кто приехал и пытался “вписаться” в фест без предварительной договоренности, были “Гражданская оборона”, “Разные люди” и Ник Рок-н-ролл. Им на сцену выйти так и не удалось.
   Фальшивая нота в Подольске была еще вполне допустима, главное, чтобы сама песня не была фальшива. А с этим у “Хронопа” было все окэ! В итоге мы заняли третье место и нам вручили даже какой-то денежный приз, который испарился в тот же день. Читаем в статье москвича Сергея Гурьева “Эх! Занесли кони вороные”:
   “Горьковский “Хроноп” выступал в роли “темной лошадки”. Сразу бросились в глаза два колоритных персонажа: солист группы Брюх, похожий на мрачную коренастую булку, одухотворенную мыслью, и клавишник — вылитый Тема Троицкий безбородого периода, столь же мрачный, и в кожанке на голый торс. Последний к середине программы отъехал от основной ритмической канвы эдак на такт и хмуро ушел за кулисы. “Хроноп”, сохраняя поразительное хладнокровие, перестроился в акустический вариант, и тут его акции внезапно поползли вверх: музыка стала менее смурна, а текст — более отчетлив. Тексты горьковчан вообще периодически брали за душу. Врезался в память образ “эротические пляски старого динозавра” (как выяснилось впоследствии, крайне разозливший ряд пожилых сотрудников подольского горкома), а лозунги “Мы гибкие люди, мы – шланги!” и “Сержант Пеппер, живы твои сыновья!”, несмотря на огромную интеллектуально-эмоциональную дистанцию между ними, вызвали равновеликие взрывы аплодисментов”.

   “Next Stop Rock-N-Roll”
   В 88-м “Хроноп” вновь вернулся к “акустике”, много и охотно ездил по различным фестивалям. Лехант на сцене стал появляться все реже, а если присутствовал, то пел только свой шедевр «Спи, Хроноп» да «Все больше дыр в моих штанах». Гуня нас покинул (не помню, почему). Но перед уходом привел свою подружку — Соню Серову, флейтистку. Она была очень стройна и романтична. И на сцене выступала порой… без юбки. А ноги у Соньки были что надо!
   Зрители мужского пола в нее были влюблены поголовно. Помню, в Волгограде мне приходилось буквально выставлять поклонников за дверь из ее номера, те были согласны провести ночь подле нее даже на грязном коврике.
   Сценический успех Соньки прервала беременность. Когда она сообщила “хронопам” об уходе, все ахали и охали с сожалением. Лайв-звук запечатлен на сборнике “Топот мух”, составленном Кириллом Кобриным и Виктором Ходосом, ближайшим другом “Хронопа”. Осенью 89-го года мы нашли Соне замену в виде очкарика из консерватории — Андрея Малыха. С ним в Питере был записан “Костер” для советско-датского сборника “Next Stop Rock-N-Roll” (“Хроноп” попал в число 14-ти групп, отобранных продюсерами). К этому времени мы сделали довольно боевую программу в духе «U2» и «The Cure». Это было то, чем можно было гордиться.

   90-е
   90-й и 91-й годы запомнились работой над нашими лучшими альбомами — “Здесь и сейчас” и “Легче воды”. Записывались они в Чебоксарах в студии братьев Лутошкиных — Володи и Игоря.
   В 90-м “Хроноп” участвовал в двух турах акции “Рок чистой воды” — “Волга-90” и “Байкал-90”. Хедлайнерами в проекте числились “Чайф”, “Телевизор”, “Альянс” с Инной Желанной и “Настя”. Для “хронопов” же самым большим впечатлением была группа из Магадана “Миссия: антициклон”. В том же году песня “Флейта неба” едва ли не в течение полгода “тусовалась” в чарте “Маяка” — “Тихом параде”. На вещичку “Время-время” режиссер Сергей Соседкин снял излишне политизированный клип. За этот клип мне стыдно до сих пор (хорошо, что он потерялся!). А в 92-м энтузиасты из Дзержинска экранизировали “Португальских женщин”. Оба клипа канули в колодец времени.
   Была еще парочка хороших столичных фестивалей с участием “Хронопа” — “КонтрКультУра” и “Индюки”. Много водки и много музыки. Рыночные времена, которые с помощью своих “социальных” песен “Хроноп” приближал, оказались далеко не лучшими для группы. Вспоминаются усердные репетиции в подвале терешкинского дома и редкие концерты (2-3 раза в год).
   Саня Терешкин в конце 80-х подсел на «King Crimson» (того, что с Адрианом Белью), и стержнем аранжировок того периода стали смурные гитарные сетки. И я вдруг принялся сочинять песни с нечетными размерами – пять восьмых, пять четвертей и т. д. И тексты были сплошь абсурдистскими. Мы оторвались от своих слушателей на добрый десяток миль. Самое забавное, что мы по снобистски гордились своей крутостью… Светлым пятном вспоминается лишь пафосное “10-летие” в “ТЮЗе” с участием Полковника и Театра эстрадных миниатюр политехников. Не слишком удалась группе запись нового альбома (ориетировочное название “Где-то в Европе”) в 95-м в студии NNSP. Было записано 11 песен, однако хозяева студии отдали группе лишь 7 (и то через 2 года), сославшись на недостаточное со стороны группы финансирование. Договор, к сожалению, мы не догадались заключить. Да, деньги — не та область, где «хронопы» сильны (см. у Кортасара).
   Вторая половина 90-х не запомнилась вовсе. Что-то репетировали, где-то выступали.

   Чиж
   В 1994 году мне на работу (я трудился в книготорговой фирме) позвонил Серега Чиж и рассказал об идее записать альбом, составленный из песен дружков. И попросил две песни – «Любитель жидкости» и «Still Life». Сами «хронопы» эти песни не часто играли на концертах – пожалуй, лишь в 86-87 годах. Я отдал их Чижу, не задумываясь.
   Через год Чиж передал мне альбом «О любви», где собственно эти песни и присутствовали.    В программе «Летопись» «Нашего радио» в 2003 году Серега рассказывал об истории создания этого альбома:
    «Любителя жидкости» мне Вадька текст по телефону надиктовал. Вадик Демидов – это мой друг, который играл в «Хронопе», а потом сделал группу «Замша». Я музыку помнил, но не помнил слов. Поэтому пришлось вот таким образом его узнавать.
   …В песне «Still Life» был ситар Игоря Тихомирова, бывшего басиста «Кино». Мы ему позвонили, попросили инструмент. Он говорит: «Ладно, ради Бога, берите и играйте!». Я первый раз в жизни в руки взял ситар, я даже не знал, как с ним садиться, я видел только по фотографиям, как сидят Рави Шанкар и Джордж Харрисон. Я так и сел, но мне было не очень удобно. Так что я сел по-своему. И минут 15-20 я с ним посидел, настроил его, как мог, и мы сразу начали записывать.
   Насколько я помню, я не диктовал Чижу текст по телефону, а с оказией передал Сергею кассету с лайв-записями этих двух песен в исполнении «хронопов» и вложил в посылку тексты. Но может, было, все так, как Чиж говорит…

   The End?
   Летом 99-го года я предпринял попытку переориентировать “Хроноп” на трип-хоп, которым в ту пору круто увлекался. Пригласил к сотрудничеству диджея Максима Капчица (DJ Kapchiz). Он стал ходить на репетиции с двумя вертушками «Техникс» и огромной сумкой пластинок – это было забавно. Некоторое время мы с Максютой безуспешно прослушивали кандидаток на роль вокалистки группы (да-да!). Причем одна из них – Оксана из иняза — Максюте очень понравилась. Как вокалистка, конечно. Но после третьей репетиции ей стало с нами неинтересно.
   Под Новый (2000-й) год на телеканале ННТВ были живьем записаны три композиции из той трип-хоповой программы (с моим вокалом!). К сожалению, мои “революционные” шаги лишь ускорили агонию. 6 января 2000 года “Хроноп” перестал существовать. Есть мнение, что по моей вине.
   Позднее эту трип-хоповую программу я записал с группой «Замша», впрочем, это уже другая история…

   Внезапное объединение
   Первое выступление «Хронопа» после распада произошло осенью 2004 года. Тогда один из отцов-основателей группы Кирилл Кобрин, в ранге редактора пражского «Радио СВОБОДА», приехал в Нижний для того, чтобы представить свою новую книгу «Где-то в Европе», посвященную «хронопам». И группа, несколько раз порепетировав, дала на презентации книги в кафе «Паутина» небольшой концерт. Было спето 10 песен, из незвучащих ранее — «На первом этаже» и «Лежу на луне».
   Любопытно, что на афишах московских презентаций книги Кирилла было написано – «звучит музыка «Хронопа», самой несчастливой группы в мире»…

   «Красивый и светлый альбом»
   В 2006 году «Хроноп», собравшийся в оригинальном составе (примерно 90-го года), записал новый (шестой) альбом «Любитель жидкости». Вместе в «хронопами» записывался скрипач Максим Поведский, не раз принимавший участие в старых концертах группы.
   В трек-лист альбома вошло 13 песен, написанных мной с 2004 по 2006 г.г. Кроме того, впервые были записаны в студии 4 классические песни группы. В том числе и «Любитель жидкости», который мы ранее до студии не доносили.

   Осенью 2006-го Саша Чернецкий, лидер группы «Разные люди» (в ней в конце 80-х — начале 90-х пел Чиж) вывесил треки с альбома «Любитель жидкости» в своем «Живом Журнале» с комментарием «лучшая запись 2000-х годов». Там же он пишет: «Очень честный и человеческий альбом, без понтов и без пафоса. И что всегда большая редкость — с настоящей поэзией, где каждая строчка законченная мысль и недосказанная жизнь». Мы с Сашей познакомились на 5-м фестивале ленинградского рок-клуба (1987 г.), на котором оба были в роли зрителей. Забавно, что мы вместе с Чернецким «вписались» в Питере на прикольный флэт, принадлежащий одному пожилому флейтисту (харьковчане и горьковчане жили пять фестивальных дней в обычной «двушке», если не ошибаюсь, в количестве не менее пятнадцати). А потом встречались в Подольске…
   Кстати, о том, что Саше наш новый альбом понравился я узнал от Чижа. Последний, кстати, тоже благосклонно отнесся к новой записи «Хронопа». «Красивый и светлый альбом», — таков его комментарий.
   Артемий Троицкий в одном из радиоинтервью отметил новый альбом «Хронопа», как «очень симпатичный, с сильными текстами».

   Другие отзывы (из почты) —
   Сергей Гурьев, музыкальный критик, журнал «Контркультура»: Суперальбом! Очень понравилось! Чуть ли не лучший у группы!
   Максим Кононенко (Mr Parker), журналист, создатель сайта www.vladimirvladimirovich.ru:
На удивление понравился «Любитель жидкости» Хронопа. Я опасался, что это будет нечто старческое, а на самом деле звучит очень свежо. Реггей под названием «Пока ты курила» я даже вставил в свой постоянный плейлист…

   Сразу после записи альбома в состав «Хронопа» влился молодой гитарист Юра Лисин, который незадолго до этого был замечен мной в одном из нижегородских кафе, где он играл на «акустике» вместе с Сашей Власовым, «хронопом» образца 1986 года. Вместе с Лисиным группа подготовила концертную программу.
   16 декабря 2006 года в нижегородском клубе «Рокко» состоялась презентация альбома «Любитель жидкости», на которой вместе в «Хронопом» выступила команда «40 градусов». «Хроноп» сыграл аж 20 песен, в том числе совсем новые «Планета», «Зима», «Лисья мордочка», «Я не дам тебе уйти», «Алфавит». А что дальше…

   «Хроноп» благодарит…
   Отдельно хочу сказать о тех, без чьей помощи альбомы ХРОНОПа не появились на свет.
   Когда записывались альбомы «Здесь и сейчас» и «Легче воды», материальную поддержку «хронопам» оказал Владимир Гройсман. Максим Соловьев оказал помощь при записи «Где-то в Европе».
   «Любитель жидкости» записан благодаря помощи друга «хронопов» Николая Громазина. Причем Коля, придя в восторг от новых песен, буквально затащил нас в студию.
   СПАСИБО всем!
   Эх, побольше бы таких любителей русского рока!

   Чем сегодня заняты участники “Хронопа”.
   Андрей Малых играет на флейте в симфоническом оркестре нижегородской филармонии.
   Павел Носков работает менеджером в фирме, изготавливающей торговое оборудование.
   Александр Терешкин занят в строительстве (снабженец!).
   Алексей Максимов — гончар. Член Союза художников России. В начале «нулевых» годов играл в “Новых воротах”.
   Соня Серова воспитывает дочь, на флейте не играет. Работает в книжном магазине.
   Александр Власов дает уроки гитары, выступает в ресторанах.
   Кирилл Кобрин работает редактором новостей на «Радио Свобода” в Праге. Пишет прозу. Автор многих книг.
   Алексей Казимиров работает в одном из нижегородских банков.
   Сам я с 1996 года работаю журналистом.

Написано в 2001 году. Последняя редакция — начало 2007 года.